Неясно и его положение при дворе. Молодой герцог без ума от Гёте. Их повсюду видят вместе: во время конных прогулок по лесам и окрестным деревням, в веселых компаниях по вечерам.

А иногда они просто стоят посреди площади и на спор бьют хлыстами по мостовой. О государственном правлении они пока не говорят, хотя молодой герцог в это время старается утвердить свою верховную власть вопреки притязаниям матери Анны Амалии, которая не желает по доброй воле отходить от дел. В результате веймарский двор разделяется на два лагеря: один – вокруг молодого герцога, другой – вокруг герцогини-матери. Между ними оказывается юная герцогиня, которая страдает от недостатка внимания со стороны новоиспеченного супруга и не может смириться с новыми свободными нравами в его окружении. Граф Гёрц, бывший воспитатель принца, а теперь камергер на службе у герцогини, в негодовании отдаляется от дел и старается наладить связи с прусским двором, куда он сначала едет с официальным визитом, а позднее уже перебирается навсегда. Его жена остается в Веймаре и регулярно делится с ним новостями из жизни двора. Ее письма дают представление о той паутине интриг, в которую оказывается втянут и Гёте. И сам Гёрц, и его супруга испытывают сильнейшую неприязнь к Гёте. Графиня называет его не иначе, как «постскриптум». По ее мнению, он ведет себя высокомерно, «но все с ним носятся как с писаной торбой и ищут его расположения» [539] .

Гёрц сопровождал Карла Августа в его путешествии в Италии и присутствовал уже при первой встрече будущего герцога с Гёте в декабре 1774 года во Франкфурте. Тогда гётевские дифирамбы маленьким герцогствам он воспринял как лесть, предназначенную исключительно для ушей Карла Августа. С тех пор он питал глубочайшее недоверие к Гёте. Он гордился своим дворянским происхождением и чувствовал несомненное превосходство перед писателишкой третьего сословия, каким был для него Гёте, особенно в том, что касалось политической и дипломатической ловкости и светского блеска. Он не видел в Гёте достойного соперника, поскольку его честолюбие уже искало для себя новых, более сложных задач, чем те, что ставило перед ним это крошечное государство, и все же вскоре его неприятие превратилось в настоящую ненависть: «Этот Гёте – мальчишка, которого нужно каждый день воспитывать плеткой» [540] . Это замечание было сделано в марте 1775 года по конкретному поводу. Возмущение Гёрца вызвало то, как Гёте повел себя по отношению к Виланду – прежнему духовному вождю веймарского двора.

В октябре 1773 года Гёте, рассердившись на виландовскую трактовку трагедии Еврипида «Алкеста», за один вечер за бутылкой бургундского вина пишет комедию под названием «Боги, герои и Виланд». Так, по крайней мере, он описывает это в «Поэзии и правде». В этой маленькой пьесе Гёте с едким сарказмом рисует картину того, как Виланд в ночном колпаке тенью нисходит в подземный мир, где встречает Еврипида и некоторых мифологических героев «Алкесты». Виланд в своем переложении превратил их в неких добродетельных и чувствительных существ, утверждая, что тем самым только улучшил древнегреческий оригинал. Именно это и разозлило Гёте, и теперь его мифологические герои припоминают Виланду его прегрешения. Геракл, который у Виланда являет собой образец добродетели, оказывается античным бугаем и набрасывается на гостя в ночном колпаке с кулаками.

В «Поэзии и правде» Гёте отрицает, будто это он отдал пьесу в печать. По его версии, это сделал Ленц, а он, поддавшись минутному настроению, не стал возражать. Как бы то ни было, комедия вышла в свет и наделала немало шума. Виланд был оскорблен, несмотря на то что в своем журнале «Тойче Меркур» отозвался о пьесе благосклонно, назвав Гёте «мастером персифляжа» [541] . Такое великодушие возымело желаемое действие: Гёте устыдился своего поступка.

Во время первых встреч с Карлом Августом во Франкфурте и несколько дней спустя в Майнце речь зашла и об этой истории, поскольку, оскорбив Виланда, Гёте оскорбил весь Веймар – так, по крайней мере, считал Гёрц. Гёте употребил все свое красноречие, чтобы выразить свое глубочайшее почтение к Виланду, и тут же написал ему примирительное письмо, на которое тот прислал вполне дружелюбный ответ. Сами письма не сохранились, есть лишь рассказ Гёте о них в письме Софи фон Ларош. О раскаянии и сокрушенном сердце в них нет и речи, напротив, прослеживается легкое сожаление о том, что он вообще пошел на примирение. «Что за чертовщина! Похоже, я превращаюсь в человека, у которого уже ни с кем нет никаких разногласий» [542] . Кнебель вскоре подметил эту черту в характере Гёте: «Его ум нуждается в том, чтобы создавать себе врагов, с которыми он может спорить. <…> О людях, на которых он в другое время обрушивался с руганью, он говорил с совершенно особым, глубоким почтением. Но он воинственный малый, с характером атлета» [543] .

Через несколько недель после примирения, когда Гёте читает в «Тойчер Меркур» критические замечание Виланда о так называемых сообществах гениев и принимает их на свой счет, в нем вновь просыпается дух борьбы. В письме Иоганне Фальмер, написанном в марте 1775 года, он дает выход своему гневу: «Виланд был и остается сволочью <…>. Да не утихнет вражда между моим и его семенем» [544] .

Тем временем в свет вышла еще одна, анонимная, сатира под названием «Прометей, Девкалион и его рецензенты». В образе Прометея изображался Гёте, его сын Девкалион служил аллегорией «Вертера», а рецензенты хоть и не назывались по именам, но легко угадывались по карикатурным иллюстрациям. Объектом насмешек вновь оказался Виланд. В безропотном смирении является он к Прометею:

Увидеть самого себя унижающимся перед великим Гёте – для Виланда это было еще обиднее, чем нападки первой сатиры.

Молва приписывала Гёте авторство и этой второй комедии. Нашелся даже свидетель, утверждавший, что видел своими глазами, как Гёте принес рукопись в типографию. Гёте, однако, авторство отрицал и выступил в газетах с заявлением, в котором говорилось, что автор сатиры – его друг Генрих Леопольд Вагнер, который написал и издал пьесу «без моего участия, без моего ведома» [546] . Впрочем, полностью снять с себя вину в этой затее ему не удается. Он признает, что в комедии используются его шутки.

Именно «Прометей, Девкалион и его рецензенты» вызвали гнев Гёрца и его замечание о том, что Гёте следовало бы выпороть. Карл Август спокойнее отнесся к этой истории. Возможно, еще в декабре 1774 года, но не позднее мая 1775-го, по возвращении из Парижа и до начала свадебного путешествия, он впервые завел разговор о приглашении Гёте в Веймар; официальное приглашение последовало в сентябре того же года. Приглашение в гости. О переезде в Веймар надолго не было и речи.

В последующие месяцы графиня Гёрц с неусыпной бдительностью Аргуса следила за всем, что происходило при дворе.

В письме, написанном в ноябре 1776 года, она сообщает о размолвке между Анной Амалией и молодой герцогиней: «Они порядком друг другу надоели», а о герцоге пишет: «Достоверно известно, что он больше не желает, чтобы его мать вмешивалась во что бы то ни было» [547] . Она описывает депрессию молодой герцогини, страдавшей оттого, что ее супруг Карл Август не уделял ей должного внимания, и винившей в этом Гёте. По этой причине она была не очень к нему благосклонна и настаивала на том, чтобы его не допускали к трапезам во дворце. Анна Амалия, напротив, приблизила Гёте к себе, отчасти еще и потому, что надеялась от него узнать о настроениях Карла Августа.