Шрифт:
Желание сохранить новую связь в тайне непосредственным образом отразилось на редакции последнего тома собрания сочинений в издательстве Гошена. «У меня есть причины, – пишет Гёте 6 ноября 1788 года Гошену, – отказаться от публикации двух последних стихотворений – “Наслаждение” и “Визит” – из первого собрания» [1028] .
Стихотворение «Наслаждение» было написано в 1767 году и уже печаталось прежде, однако поскольку речь в нем идет о «чувственной радости» и о том, что она больше, если за нее не приходится платить, Гёте посчитал разумным воздержаться от его публикации, поскольку читатель мог связать его содержание с Кристианой. «Посещение», напротив, появилось действительно в первые недели их любви; в нем Гёте описывает свою спящую возлюбленную – прокравшись к ней утром, он кладет к изголовью кровати два померанца. В стихотворении нет двусмысленных намеков или непристойностей, однако для Гёте, по всей видимости, было достаточно и того, что в изящном портрете этой прелестной девушки из народа читатель мог узнать Кристиану. Еще один «эротикон» – стихотворение «Утренняя жалоба», которое Гёте 31 октября 1788 года послал Фрицу Якоби, – избежало его самоцензуры, хотя в нем вероятность узнавания Кристианы гораздо выше, чем в «Посещении». Любовник ждет втайне обещанного прихода возлюбленной, слышит, как по карнизу пробегает кошка, как скребется мышонок, как скрипят половицы, – но та, кого он ждет, так и не приходит. Восходит «ненавистное» солнце, прежде вызывавшее восторг и ликование, и раздосадованному любовнику ничего не остается, как «слить горячее дыханье // С утренней прохладой благовонной» [1029] .
1028
WA IV, 9, 49 (6.11.1788).
1029
СС, 1, 251.
«Утренняя жалоба» и «Посещение» – это первые попытки удержать мимолетные эротические переживания этих недель. Радость удваивается, когда Гёте связывает свое настоящее любовное приключение с воспоминаниями о римской влюбленности и по прочтении Катулла, Тибулла и Проперция заме чает, что этим чувствам можно придать возвышенность и благородство при помощи античных форм и мотивов. На протяжении всего 1789 года он то и дело сообщал своим друзьям о новых «эротиконах» или «шуточных стихотворениях в античном стиле» [1030] .
1030
WA IV, 9, 111 (8.5.1789).
Так продолжалось до весны 1790 года. 3 апреля он пишет Гердеру: «Похоже, мои элегии завершены; и во мне не осталось больше и следа от этой наклонности» [1031] . Что неудивительно, ибо в это время он находится вдали от Кристианы – в Венеции. «Элегии» завершены, но пока рано думать об их издании. Не только Гердер, но и чуждый всякого ханжества герцог советуют подождать. Герцог опасается ненужных слухов – лучше избежать неприятностей, не говоря уж о том, что вещицы такого рода в принципе предназначены не для широкой публики, а для избранных ценителей. Так «Римские элегии» остаются в столе у Гёте еще на четыре года, пока по настоянию Шиллера, ищущего чего-нибудь привлекательного для своих «Ор», Гёте не предоставляет ему сокращенную на две элегии версию, которая в 1796 году наконец выходит в свет.
1031
WA IV, 9, 199 (3.4.1790).
Элегии повествуют о недолгой любовной истории с красавицей-вдовой. Начинаются они с насмешки над эрудированностью, поданной с некоторой долей самоиронии:
Камень, речь поведи! Говорите со мною, чертоги! Улица, слово скажи! Гений, дай весть о себе! <…> Рим! О тебе говорят: «Ты – мир». Но любовь отнимите, Мир без любови – не мир, Рим без любови – не Рим [1032] .И только римлянка, согревшая постель поэта, привнесла дыхание жизни в этот город; впрочем, прежде чем это произошло, поэт щедрыми дарами расположил к себе бдительную мать возлюбленной:
1032
CC, 1, 183.
Третья элегия посвящена теме внезапности. Разве не чудесно, когда все – впрочем, не сама любовная игра, а сближение возлюбленных – происходит быстро и неожиданно?
Милая, каешься ты, что сдалась так скоро? Не кайся: Помыслом дерзким, поверь, я не принижу тебя [1034] .1033
СС, 1, 184.
1034
Там же.
В портрете возлюбленной многое – и в первую очередь волосы и прическа – напоминает Кристиану:
Как-то девочкой смуглой она мне явилась. Обильно Падали волосы ей темной куделью на лоб; Нежно короткие пряди у гибкой курчавились шеи, В кольцах, не сплетены, вольно легли по плечам [1035] .И наконец, знаменитая пятая элегия. Здесь сгорают от любопытства не только современные читатели Гёте, но и его современники: о ком же идет речь – о вымышленной римской возлюбленной или об абсолютно реальной Кристиане?
1035
СС, 1, 185.
Ночью ж Амур к другим меня призывает занятьям:
Так, вполовину учась, счастлив я ныне вдвойне. Впрочем, я ль не учусь, когда нежную выпуклость груди Взором слежу, а рукой вдоль по бедру провожу? Мрамора тайна раскрылась; закон постигаю в сравненьях: Глаз, осязая, глядит, чувствует, гладя, рука, Если ж дневные часы порой на любимую трачу, Трату часом ночным мне возмещает она. Ночью не сплошь поцелуи у нас, ведем и беседы; Сон одолеет ее – в замыслы я погружусь. Было не раз, что, стихи сочиняя в объятьях у милой, Мерный гекзаметра счет пальцами на позвонках Тихо отстукивал я [1036] .1036
СС, 1, 186.
Две элегии – первоначально вторую и шестнадцатую по счету – Гёте убрал по совету герцога, полагавшего, что в них содержатся «чересчур задорные мысли» [1037] . Одна из них посвящена сцене раздевания и ее финалу:
Видеть нагого Амура – это ль не высшая радость? И, словно музыку, слушать ложа любовного скрип? [1038]Во второй Гёте красноречиво описывал свои опасения по поводу венерических заболеваний.
1037
MA 3.2, 450.
1038
MA 3.2, 79.