— Зачем? Вместо того чтобы делать все возможное для прекращения забастовки, вы разжигаете ее.

— Вы полагаете, что прошение рабочих, поданное на имя товарища прокурора, способно еще больше разжечь страсти забастовщиков? А я думаю, наоборот, что отвлечет их от более опасных действий. А что вы, господин Теппан, будете делать, если в один прекрасный день рабочие огромной толпой придут к главной конторе с прошениями?

Тонкие губы Теппана побелели:

— Не смейте!..

— Я вам хочу подсказать, что в таком случае надо будет сделать, — спокойно продолжал Коршунов. — Вы способны меня выслушать? Мы условились, что товарищ прокурора примет прошения в главной конторе. В воскресенье. Стало быть, в воскресенье забастовщики придут сюда. Не менее трех-четырех тысяч. Их надо встретить огнем.

— Чем? — не понял Теппан.

— Огнем. Александр Гаврилович. Ружейно-пулеметным огнем, как на войне.

— Да вы что? — вырвалось у Теппана.

— Вы находите это невозможным? — насмешливо спросил Коршунов.

— По чьему распоряжению должен произойти… расстрел?

— По вашему, Александр Гаврилович. По вашему. Вы облечены чрезвычайными правами, так действуйте!

Теппан встал, прошелся по кабинету. Правый карман брюк оттягивал заряженный пистолет. Он мешал, тем не менее главный инженер последнее время с пистолетом не расставался. Даже когда он принимал выборных, оружие лежало на столе, под газетой.

— Надо сейчас же вызвать ротмистра Трещенкова и отдать ему необходимые распоряжения, — сказал Коршунов.

— А что написано в жалобе рабочих? — полюбопытствовал Теппан.

— Жалоба как жалоба. Забастовщики оспаривают арест членов стачкома и выборных и требуют их освободить. Все это они называют произволом и беззаконием. — Коршунов умолчал, что текст прошения он составлял сам.

Теппан сел за стол и сказал:

— Пригласите ко мне господина Трещенкова.

Ротмистр Трещенков не заставил себя долго ждать. Он вошел в кабинет неслышными шагами, — Теппан приучил всех по коврам ходить тихо, — чисто выбритый, надушенный. Медные пуговицы сверкали, как золотые.

Теппан небрежным жестом пригласил его сесть. Трещенков с независимым видом сел, закинул ногу за ногу.

— Не знаю, то, что я вам сейчас сообщу, будет для вас новостью или вы уже тоже знаете?

— Что именно? — спросил ротмистр.

— В это воскресенье забастовщики намерены осадить главную контору, разрушить здание и расправиться с чиновниками корпорации. Вам об этом известно?

Ротмистр отрицательно покачал головой.

— Так вы ничего не знаете? — удивился Теппан. — Ну, знаете… Вы же в полном неведении. В воскресенье тысяч пять забастовщиков двинутся к Надеждинскому прииску, прямо к главной конторе.

— Вы не сказали о главном, Александр Гаврилович, — подлил масла в огонь Коршунов. — Забастовщики намерены напасть на воинскую команду и обезоружить ее.

Трещенков вскочил, звеня шпорами, потом опять сел:

— Из каких источников вам стало сие известно?

— Из самых верных, господин ротмистр, — ответил Теппан, — так что прошу быть начеку. Думаю, вам не надо подсказывать, что делать?

— Вы мне предоставляете свободу действий? — спросил Трещенков.

— Разумеется. Как только увидите, что толпы движутся к зданию главной конторы, вы вольны будете поступить, как найдете нужным.

— Они не пройдут, — тоном клятвы сказал ротмистр. — Патронов у нас достаточно.

— Я одобряю вашу решительность, господин ротмистр. Но пока сохраняйте все, что вы тут услышали, в полнейшей тайне.

Коршунов одобрительно закивал головой.

— Они не должны знать, что нам известны их гнусные намерения, — продолжал Теппан. — Пусть свершится то, чего не миновать. Господь бог простит нас, а государь не взыщет. На вас вся надежда, господин ротмистр.

— Слушаюсь, — вскочив, сказал Трещенков. — Я исполню свой долг до конца. Можете на меня положиться.

— Полностью полагаюсь. Вы свободны, господин Трещенков.

Когда ротмистр ушел, Теппан пристально посмотрел на щеку Коршунова.

— Кто это вас разукрасил, господин Коршунов?

Коршунов смутился.

— Что, заметно?

— Если приглядишься.

— Пустяки, господин Теппан. Пройдет раньше, чем кончится эта проклятая забастовка.

— Я бы хотел наоборот, — пряча улыбку, сказал Теппан.

Коршунов заглянул в глаза Теппану и просительным тоном сказал:

— Я слишком часто надоедаю вам, Александр Гаврилович, своими просьбами.

— Какая у вас просьба, Константин Николаевич? — с готовностью спросил Теппан.

— Распорядитесь выпустить в воскресенье якута, арестованного в числе четверых членов стачкома. Фамилия его Владимиров.

Теппан удивился:

— Вы меня озадачиваете, Константин Николаевич. Может, вы объясните, чем продиктована столь странная просьба?

— С удовольствием. Я хочу сделать этого якута нашим человеком, а для этого нужно, чтобы он был на свободе.

— А почему именно в воскресенье, а, скажем, не в субботу или в понедельник? Вы меня все больше и больше удивляете.