— Непременно в воскресенье, — упрямо сказал Коршунов.

— Хм… А что скажет иркутское жандармское управление?

— А это вы предоставьте мне. Я сам с ними объяснюсь.

— Господин Курдюков может меня ослушаться.

— Он не посмеет. Вы здесь верховный правитель.

— Ладно, распоряжусь, — сдался Теппан. — Значит, в воскресенье. — Делая у себя на календаре пометку, главный инженер вдруг спросил: — Нынче ночью вы были с женщиной?

Вопрос был задан так неожиданно, что Коршунов опешил.

— Да…

— С кем же?

— С Марией, — поспешно ответил Коршунов.

Теппан пристально посмотрел на горного инженера.

— Мария была со мной, — невозмутимо сказал он.

— Вот как, — оживился Коршунов, — значит, полная преемственность. Ваш предшественник передал вам не только дела, но и любовницу. А что же она говорит о ваших мужских качествах?

— Поразительная женщина, — начал восхищаться Теппан. — Делает из человека лимон.

— Да-да, я от многих это слышал. Очень рад за вас.

Чтобы не остаться в долгу. Теппан прямолинейно спросил:

— Ну, так кто же вам дал оплеуху?

Коршунов, помолчав, ответил:

— Моя горничная.

— О-о! — Теппан пристально посмотрел на Коршунова. — А вы шутник, Константин Николаевич.

Придя на обед, Коршунов не застал Майю. В квартире было не убрано, холодно. В кабинете, на кресле, лежала одежда, которую Коршунов справил для Майи. На столе лежало сорок рублей — это Майя оставила свой заработок, выданный ей наперед, и десять рублей, которые она не успела отработать.

Коршунов пересчитал деньги, бросил их на стол, прошел в спальню. Там все было так, как он оставил утром: постель измята, одеяло валялось на полу. Инженер поднял одеяло, бросил его на кровать.

Через час в квартире Коршунова хозяйничала Стеша. В кабинет она вошла без стука, бросила на хозяина беглый взгляд — так смотрят на предмет, который надо бы передвинуть, — и, нагнувшись, стала скатывать ковер. На Стеше был совершенно новый ситцевый халат, явно коротковат на нее, плотно облегающий полнеющую, но еще стройную фигуру. Коршунов не отводил взгляда, когда Стеша, поворачиваясь к инженеру спиной, низко наклонялась…

Евстигней в таких случаях по-собачьи взвизгивал и говорил: «Стеша, закройся, сука, или я тебя тут же накрою прямо…» — «Напужал, — смеялась Стеша. — Попробуй подойди. Ка-ак двину!»

Но угроз она своих не осуществляла. Когда Евстигней, теряя над собой власть, подходил, Стеша, похохатывая, задом прижимала его к стене.

«Ой, Евстигнеюшка, Евстигнеюшка… — словно на кипяток дула она… Потом распрямлялась, широко открытым ртом ловила воздух. — Сладко, — тоном непорочного дитяти говорила Стеша, закатывая глаза. — Тепло пошло, пошло…» — Она гладила себя по животу.

Все время, пока Стеша подметала пол, расстилала выбитый ковер. Коршунов, не меняя положения, смотрел на нее. Стешу это начинало злить. А когда Стеша злилась, она делалась отчаянной и находчивой.

— Душно, — сказала она, расстегивая на халате пуговицы. — Константин Николаевич, можно, я сниму халат?

Не дождавшись ответа, Стеша подошла к окну, решительным движением опустила гардину с тяжелой бахромой. Кабинет наполнился полумраком. Стеша сняла с себя халат и села Коршунову на колени.

— Пошла вон, — невозмутимым голосом сказал Коршунов.

— Ой, Константин Николаевич, какой вы строгий… Ой, какой строгий… — ерзая, приговаривала она.

Коршунов столкнул ее, встал, поднял гардину и снова сел в кресло.

— Разденься, — сказал он. — Хочу посмотреть, как ты сложена.

На щеках Стеши вспыхнул густой румянец.

— Хитрый… — нараспев сказала она, не спуская с Коршунова удивленных глаз.

— Раздевайся, дура! — прикрикнул он. В глазах у него стоял хищный блеск.

Стеша послушно сняла с себя все, до последней нитки, повертелась и, приплясывая, стала приближаться к Коршунову.

К себе он ее не подпустил.

— Пардон, мадам, — сказал Коршунов с издевкой в голосе. — Вы не в моем вкусе.

Стеша постояла перед ним, подбоченившись, и ядовито ответила:

— Был бы ты мужик, как все, думаешь, я бы оголилась у тебя на глазах? Да ни в жизнь! — И, не обращая на Коршунова ни малейшего внимания, оделась.

Майя с Семенчиком вернулись в землянку, которую они снимали до этого. Весь день и всю ночь она проплакала, коря себя за то, что, соблазнившись хорошим заработком, пошла горничной к человеку, который замышлял против нее худое. Ей казалось, что уже произошло что-то очень постыдное для нее, чего Федор ей не простит, когда вернется из тюрьмы. Майя до крови искусала губы.