Впервые в город Бодайбо приезжали такие высокопоставленные гости.

Как только вдали показался пароход и дал третий гудок, три бодайбинские церкви ударили во все колокола. Духовой оркестр, выстроившийся на берегу, заиграл «Боже, царя храни».

Пароход подошел к причалу, спустился трап. Встречающие господа и их супруги ринулись на пароход. За ними несли ящики с дорогими заморскими винами. В главном салоне парохода подняли первые бокалы за дорогих гостей, и все сошли на пристань.

Престарелого сенатора Манухина вели под руку дамы. Они, улыбаясь, заглядывали ему в лицо. Сановник еле передвигал ногами, — видимо, трудно ему далось такое дальнее путешествие, — безразлично кланялся налево и направо и совершенно не обращал внимания на своих спутниц.

Гостей привезли в дом городского головы Черняка, где их ждали накрытые столы. После банкета приехавших господ отвезли в отведенный для них особняк, обставленный богатой мебелью. Дом был оцеплен караульными, одетыми в парадные мундиры. Все свидетельствовало о том, что городские власти позаботились не только о покое, но и безопасности высоких гостей.

На следующий дань гостей чествовали в ресторане Коммерческого клуба. Первый тост был выпит за здоровье господина Манухина. Сенатор выпил бокал сладкого вина и слегка заплетающимся языком попросил минутку внимания.

— Господа, — шамкая беззубым ртом, сказал сенатор, — я прибыл сюда по высочайшему повелению не для того, чтобы кого-то судить и наказывать. Моя цель более важная и благородная: прекратить губительные распри между рабочими и золотопромышленниками, положить конец забастовке.

Ресторанный зал взорвался криками «Браво!..» и аплодисментами.

Через два дня сенатор Манухин и главный резидент Белозеров специальным поездом выехали на Надеждинский прииск. Остановился сенатор в доме главного резидента.

Приехавший сановник первым долгом посетил местную тюрьму. Старик сел за ободранным столом начальника тюрьмы и велел по одному приводить к нему арестованных.

Федора он встретил так, словно пришел даровать ему свободу.

— За что ты попал сюда, братец? — сочувственно спросил сенатор.

Федор молчал, угрюмо разглядывая полного седого господина с холеным, но морщинистым лицом.

— Я прибыл сюда по высочайшему повелению, чтобы произвести следствие по делу, которое вам известно. Речь идет о здешней забастовке и о ее тяжелых последствиях. Можете, ли вы мне чем-нибудь помочь, дабы избежать ошибки?

— Я ничего не знаю. Меня обвиняют в том, в чем я совершенно не виноват. Ни я, ни моя жена не бастовали. Мы даже не работали на приисках.

Манухин посмотрел в список:

— Ты Владимиров Федор?

— Да.

— Какой народности?

— Якут.

— Откуда у тебя это имя и фамилия? — насторожился сенатор.

— Священник дал при крещении.

Манухин пожевал бескровными губами и спросил:

— Какую имеешь ко мне просьбу?

— Я не знаю, за что меня посадили в тюрьму. Почему меня так долго держат в заключении? Что я такое совершил?

— Ладно, я займусь. Уведите его.

Из тюрьмы сенатор со всей своей свитой направился в больницу и обошел палаты, где лежали раненые. В палатах стоял тяжелый запах йода, спекшейся крови и пота. Манухин, едва переступив порог, тут же выходил назад, в коридор, где воздух был несколько лучше. Люди безразлично поворачивали головы к двери, вяло отвечали на приветствие. Посетители сразу же ретировались, оставляя дверь открытой.

— Проветрить помещение, — уходя из больницы, сказал сенатор. У него слегка закружилась голова. На улице он жадно глотал воздух, укоризненно покачивая головой.

Белозеров подсадил Манухина в карету и сел с ним рядом. Сенатор всю обратную дорогу хмуро молчал, тяжело вздыхая.

В эти дни бодайбинский телеграф работал круглые сутки. Лорд Гаррис посылал из Лондона телеграмму за телеграммой, сообщая, что на Ленские золотые прииски направляется пять тысяч корейцев и китайцев для работы в шахтах. Администрация корпорации поначалу верила этим телеграммам, потом стала откровенно посмеиваться над ними, понимая, что посылаются эти телеграммы для острастки с тем расчетом, что рабочие, узнав о выезде на прииски иноземцев, испугаются и выйдут на работу.

Администрация корпорации, сенатор Манухин, юристы сенатской комиссии задались целью сделать все возможное, чтобы рабочие Ленских приисков остались на месте и вышли на работу.

Белозеров уволил всех десятников, вроде Евстигнея и ему подобных, запретил штрафовать рабочих без веских оснований, отстранил от должности ротмистра Трещенкова и откомандировал его в Иркутск. В магазинах в изобилии появились свежее мясо, масло, водка, фунт мяса и масла подешевел на три копейки, бутылка водки — на пять копеек.