– Со мной всё в порядке, - я специально говорил резко, провоцируя, отталкивая, разрывая те ниточки, что успели нас с Лизой привязать друг к другу. – Не стоит обо мне беспокоиться, госпожа Соколова.

Елизавета Андреевна вздрогнула, словно я её ударил, уголки губ огорчённо опустились, зелёные глаза заблестели от слёз, щёки запылали от смущения. Я почувствовал себя распоследней сволочью, дерзнувшей поднять руку на ребёнка, но, точно разогнавшийся с горы состав, не мог остановиться, продолжая втаптывать в грязь остатки доверия, уважения и слабые росточки любви, которым, совершенно точно, нет и не может быть места в моей жизни.

– Я думаю, сударыня, нам пора прекратить этот следственный балаган, девице нечего делать на месте преступления.

– Но, - голос барышни предательски дрогнул, - я же Вам помогла. Это же я нашла пряжку, Вы же сами меня хвалили!

Всё правильно, девочка, хвалил, причём искренне и с восхищением. В этом-то и вся беда, ты становишься мне слишком дорогой и близкой, а ни тебе, ни мне это не надо и счастья совершенно точно не принесёт.

Я выпрямился в полный рост, усиливая давление на девчушку, повинную лишь в том, что имела несчастье встретиться на моём пути, добавил в голос льда:

– Я не считаю нужным отчитываться перед Вами, сударыня, Вы слишком юны и неопытны, чтобы давать оценку моим действиям.

Елизавета Андреевна вспыхнула словно пук соломы, слишком близко поднесённый к огню, в нежном голосе прорезались нотки разъярённой тигрицы:

– А Вы, значит, мои действия оценивать можете?!

Что и говорить, замечание справедливое, полагаю, если госпожа Соколова и не знакома пока с учением набирающего обороты движения суфражисток, то на интуитивном уровне уже поддерживает многие их идеи. Так, стоп, моя основная задача отстраниться от барышни, а не восхищаться её многочисленными достоинствами!

Я смерил Елизавету Андреевну тяжёлым взглядом с головы до ног и процедил:

– Не пытайтесь втянуть меня в глупый спор, сударыня, лучше отправляйтесь к себе. Не стоит благовоспитанной барышне так долго оставаться наедине с мужчиной, да ещё и ночью, это может вызвать грязные домыслы и сомнения в безупречности юной особы, а дуэлировать с Вашим женихом мне бы не хотелось.

Зелёные глаза Лизы засияли, как у вышедшей на охоту кошки, яда, коим было пропитано каждое слово, вполне хватило бы на то, чтобы извести жителей всех мировых столиц, начиная с Российской империи:

– Не бойтесь, Вам не придётся рисковать своей бесценной жизнью на дуэли с моим женихом, - госпожа Соколова окинула меня пренебрежительным взглядом, - Петенька не подлец, с трусами не стреляется.

Барышня круто развернулась, так что лёгкая ткань халатика обвилась вокруг стройных ног, заставив меня судорожно вздохнуть, и не подарив мне больше ни единого взгляда и даже не попрощавшись, убежала прочь. Я проводил взглядом девичью фигурку, с быстротой молнии взлетевшую вверх по лестнице, затем услышал буханье захлопнувшейся двери и лишь после этого глухо застонал, опускаясь на корточки и с силой сжимая пульсирующие от боли виски. Как говорил поручик Ржевский: «Три тысячи чертей, свиданье как в романе!» Я, подобно романтическим героям, которые так нравились Лике и подвергались непрестанным насмешкам со стороны зубоскала Сашки, только что оттолкнул пришедшуюся мне по душе девушку. После столь вопиющей глупости книжный герой начинает предаваться терзаниям и стенаниям страниц так на десять, во время чтения которых хочется прибить несчастного, чтобы прекратить и его, и свои мучения раз и навсегда. К счастью, я человек вполне реальный, а не книжный, потому следовать канонам романтического жанра не обязан. Да, после всего, что я успел наговорить, Елизавета Андреевна не захочет меня ни знать, ни помнить, но это и неплохо, ведь именно этого я и добивался. А то, что мне теперь паршиво, что хоть в петлю лезь или волком вой, так это ерунда, пройдёт, после смерти Лики хуже было… Хотя нет, так же. И вообще, какая разница, хуже или лучше, главное, что я смог пережить потерю жены, значит, со всем остальным и подавно справлюсь. Так что хватит охать и вздыхать, стряхнули с себя розовые слёзки и сосредоточились на работе.

Я потёр ноющие виски и решил, что думать о делах служебных приятнее всего будет в тёплой и мягкой постели, чем в полутёмном коридоре, где гуляют лёгкие сквозняки (и как это я их раньше не заметил?). Ещё раз оглянувшись по сторонам и убедившись, что ничто существенно важное не ускользнуло от моего взгляда, я отправился к себе, на середине лестницы чертыхнулся, развернулся, чуть не загремев со ступеньки, и стал спускаться. И как это я мог забыть, что моя комната расположена внизу, а наверху спальня Лизы! Героическим усилием воли я прогнал будоражащие кровь воспоминания о жарких поцелуях и ласках, которые назвать целомудренными можно с большой натяжкой, и постарался сосредоточиться на работе, но при мысли о делах служебных в висках словно кузня загрохотала, а к горлу подкатила тошнота. Чёрт, ну почему меня забросило в глухомань, в которой даже не подозревают о существовании анальгетиков?! Интересно, а коньяк у меня в комнате есть? Нет, наверное. Я принялся яростно растирать виски, сдавленно матеря сквозь зубы войну, контузию, наградившую меня головной болью, цыганку, втюхавшую мне этот чёртов амулет, и самую жизнь, выделявшую радостные моменты с щедростью потомственного ростовщика. Дьявол задери всё на свете, где у них тут можно вина ночью раздобыть?! Слуг будить не хочется, они за день и так набегались, да и шепотки за спиной по поводу того, что столичный следователь пьёт по ночам, мне тоже не нужны.

Я остановился посреди коридора, пытаясь сообразить, что мне сейчас делать. Думалось тяжело, мысли путались, словно нитки в руках нерадивой швеи, всё вокруг то расплывалось, превращаясь в смазанные, еле различимые пятна, то приобретало невиданную чёткость. Мне было так плохо, что я даже шагов за спиной не услышал, о присутствии в коридоре кого-то ещё догадался лишь после того, как мне на плечо легла тяжёлая потная ладонь, а незнакомый голос просипел с нотками сочувствия:

– Что не спите, Вашество? Бессонница одолела?

Я медленно и плавно, дабы ещё больше не растрясти и так больную головушку, обернулся и увидел грузного, удивительно похожего на лешего из старой детской сказки мужчину. Лицо незнакомца почти полностью скрывала густая нечёсаная борода длиной в ладонь, из обильной поросли вызывающе высовывался сливообразный по форме нос. Что-то мне подсказывает, что цветом сей орган обоняния тоже был похож на сливу, разило от мужика как от бочки с брагой, да и в руке, как я успел заметить, зажата была бутылка, а не сборник сканвордов.