Я нахмурился, чувствуя себя крокодилом, пытающимся переварить кирпич. Итак, если верить Фёдору Ивановичу, а какой ему резон врать, сестра Софьи Витольдовны детей иметь не могла, у самой же госпожи Абрамовой был роман с отцом Лизы, Андреем Прокофьевичем. Значит, можно предположить, что Софья Витольдовна от невенчанного мужа родила дочку и отдала сестре на воспитание, а после смерти любовника и его супруги опять вернула Елизавету себе. Официально Елизавета Андреевна является племянницей госпоже Абрамовой, но фактически она её дочь. Санта-Барбара какая-то, честное слово!

– Елизавета Андреевна – дочь Софьи Витольдовны? – предположение было бредовым, но стоило его произнести вслух, как вся невероятность испарилась, оставив сухие факты, спорить с которыми было просто глупо.

Господин Колокольцев опять хохотнул, уважительно качнул головой:

– А Вы, Вашество, человек толковый, быстро всё сложили и к правильным выводам пришли. Только, тс-с-с, никому ни слова, сия тайна не моя, а Софьина, и хранить я её буду до гробовой доски. Коли вздумаете языком попусту молоть, я всё отрицать стану, а доказательств Вам вовек не сыскать, я лично Софьюшке помогал следы заметать, так-то!

– Не волнуйтесь, Фёдор Иванович, у меня и в мыслях не было никому ничего рассказывать, - такая воистину рыцарская верность заслуживала уважения, я крепко пожал мужчине руку. – Я умею хранить секреты.

Болтливый разведчик – это нонсенс, а как правильно заметил Сашка: «Бывших солдат, как и прошедших войн, не бывает». Господин Колокольцев смущённо крякнул, руку неловко высвободил и пошёл прочь, время от времени приваливаясь к стене, дабы устоять на ногах. Я провожал его взглядом, досадуя, что госпожа Абрамова не желает разглядеть настоящего мужчину рядом с собой, предпочитая упрямо цепляться за призрака из прошлого и отказывая себе в возможности наслаждаться жизнью. Невольно мелькнуло царапающее: «А сам-то чем лучше? Лизу сначала поцеловал страстно, потом оттолкнул, словно собаку бродячую». Нет-нет, у меня совсем другая история! У Елизаветы Андреевны есть жених… Которого она совсем не любит… Чепуха! Любит, о чём непрестанно говорит. Я с силой сжал ладонями виски, но неугомонный внутренний голос всё равно пробурчал: «В любви, как в политике, слова нужны для обмана других и себя. Настоящие чувства о себе не кричат». Вот же дьявол! Я шарахнул себя кулаком по бедру, зашипел от боли и вихрем бросился в комнату в глупой детской попытке скрыться от самого себя и тех перемен, которые надвигались на меня с неукротимостью морских волн.

Алексей влетел в свою комнату, в самый последний момент придержав дверь, чтобы не грохнуть ей со всей силы, всё-таки ночь на дворе, люди спят, а если нет, то тем более не стоит привлекать чужое внимание. Корсаров всегда считал себя человеком сдержанным, но сейчас сам себе напоминал вулкан, готовый затопить всё вокруг убийственной лавой. Жизнь, всегда такая размеренная и даже предсказуемая, в очередной раз, словно дорвавшийся до полётов курсант, заложила лихой вираж, обратив в прах все планы, наплевав на желания и смешав в убийственный коктейль мысли и чувства.

– Чёрт знает что, - прошипел Алексей, рухнув на кровать лицом в подушку и с силой долбанув кулаком по одеялу.

Что-то подозрительно хрустнуло, Корсаров быстро сел, с кривой усмешкой посмотрел на попавшие под горячую и тяжёлую руку обломки и попытался определить, что это было. Кажется, гребень. Следователь недоверчиво хмыкнул, взял один костяной обломок, повертел в руке. Ну да, точно, гребень, причём, судя по изящности узора, красивый и дорогой.

– А какого… - Алексей машинально прикусил губу, удерживая так и рвущиеся наружу колоритные эпитеты глубоко нецензурного содержания, привычка, укоренившаяся со школьных лет и не исчезнувшая за годы службы и работы, - откуда он взялся?

Корсаров огляделся по сторонам. От ведьмы он вернулся таким измотанным, что сразу рухнул в постель, даже не разулся, и сразу провалился в сон, так что мог и не заметить оставленного горничной гребешка.

– Только почему она положила его в кровать, а не на стол? – Алексей посмотрел на обломок в руке, словно ждал от него ответа на свой вопрос, но тот, естественно, хранил молчание. – Да и причёсывался я утром… кажется…

Следователь провёл ладонью по волосам, запутался пальцами в лохмах, более похожих на воронье гнездо, чем на причёску, сдавленно зашипел, раздражённо смахнул обломки гребешка в ладонь и огляделся по сторонам в поисках мусорного ведра, но ничего подобного не было.

– Вот чёрт, даже ведра нет, - прошипел Корсаров, стискивая кулак.

Резкая боль обожгла руку, Алексей разжал пальцы и сдавленно застонал, увидев, что костяной осколок впился в кожу, поранив ладонь.

– Да что же за день такой! – следователь зло смахнул обломки на стол, перетряхнул одеяло, подушку, даже простынку, но больше никаких сюрпризов не обнаружил.

Старательно, отработанными до автоматизма за годы службы движениями опять застелил постель, взбил подушку, откинул одеяло, да так и застыл, понимая, что спать не хочется совсем.

– Ещё и бессонница, - с досадой буркнул Корсаров, потёр лицо ладонями и направился к столу, где призывно белела аккуратная стопка бумаги и чуть поблескивала в льющемся в окно лунном свете бронзовая чернильница. – Ну что ж, тогда поработаем.

Алексей включил настольную лампу, озарившую всё вокруг тёплым жёлтым светом, похожим на настоящее деревенское масло, и невольно улыбнулся, вспомнив байку о том, что в Кремле в кабинете Сталина тоже всю ночь не выключали свет, дабы жители страны советов знали, что вождь народов никогда не спит. Всё ещё тихонько посмеиваясь, Корсаров открыл саквояж, принялся доставать из него разрозненные записи с места убийства госпожи Васильевой, затем вытащил из стопочки чистый лист бумаги, придвинул чернильницу и двумя резкими движениями разделил листок на три чуть косящих вправо столбца. Первый столбик Алексей назвал госпожа Васильева, второй - Ольга и третий, после некоторого колебания, Лиза. Корсаров ещё раз прочитал название третьего столбика, поморщился, старательно зачеркнул написанное и поверх вывел: Елизавета Андреевна.