Шрифт:
– Я вам не верю.
Поручик пожимает плечами.
– Как вам угодно! Впрочем вы в этом можете удостовериться сами!
– Вызовите сюда фейерверкера.
Фейерверкер, неуклюжий, широкий солдат в темноте возится возле орудий; его зовут; переваливаясь на коротких ногах он идет к комиссару.
– Какие неисправности в орудиях?
Фейерверкер молчит.
– Какие неисправности в орудиях?
– Из их давно не стреляно, - говорит, нахмурившись, фейерверкер. Заржавели. И в компрессорах...
– Что?
– В компрессорах - пусто. Масла нет.
Комиссар молчит; немного погодя, он подходит к артиллеристам ближе и говорит глухо:
– Сейчас я пришлю своего помощника для обследования орудий. В случае, если они окажутся исправными...
Он замолчал на одно мгновенье:
– Расстреляю!
Он повернулся и быстро пошел обратно.
У самой крепостной стены его догнал поручик, начальник крепостной роты.
– Простите, товарищ комиссар...
Лобачев, не замедляя шага, повернул к нему голову.
– Вы, может-быть, думаете, что я солгал... Даю вам честное слово офицера, что...
Он едва поспевал за комиссаром.
– Что стрелять из этих орудий, в самом деле, крайне опасно!
– -------------
Снова тусклые блики фонарей дрожат в темной зыби Невы, снова ветер, дождь и сумрачные громады зданий.
Навстречу ему, размахивая рукой, в которой зажата записка, бежит какой-то солдат.
– Товарищ комиссар!
– В чем дело?
– Вас ждут... Вот записка.
При четком свете фонаря Лобачев читает записку и стиснув челюсти рвет ее на мелкие клочки.
– Опять приказ... Но, чорт побери, ведь можно же начать бомбардировку с "Авроры"!
– Где Павлов?
– В дежурной комнате, товарищ комиссар!
Лобачев бежит по лестнице, распахивает дверь в дежурную комнату и лицом к лицу сталкивается с человеком невысокого роста, в очках в распахнутом пальто и мягкой фетровой шляпе, сдвинутой на затылок.
– В чем дело, чорт возьми? Почему не открываете огонь. Из Смольного приказ за приказом, войска ждут, а вы...
Лобачев, крепко сжимая челюсти, смотрит на человека в очках.
Тот внезапно умолкает, сдвинув брови и тревожно вглядываясь в лицо комиссара.
– Вы больны? Если вы больны, так как же вы смеете браться за такое дело...
Лобачев разжимает залитый свинцом рот.
– Я здоров. Не имею возможности открыть огонь, так как орудия, по словам артиллеристов, неисправны и стрельба из них сопряжена с опасностью для жизни.
– Ваши артиллеристы - изменники!
– кричит человек в очках.
– Немедленно дайте знак из сигнальной пушки.
– Сигнальная пушка?
– вспыхивает в мозгу комиссара.
– В самом деле, как же так?.. Сигнальная пушка...
– Почему вы не вызвали артиллеристов с Морского полигона?
– Почему я не вызвал артиллеристов с Морского полигона?
– бессмысленно повторяет комиссар и, придя в себя, отвечает:
– Потому что четверть часа тому назад я еще не знал, что орудия неисправны.
Человек в очках хватает его за руку и тащит к дверям.
– Идемте к орудиям!
Он уже бежит по лестнице, выбегает на двор, дождь сразу захлестывает лицо; он поднимает воротник пальто, глубже надвигает шляпу. Комиссар едва поспевает за ним. Они идут в темных проулках, между гарнизонными зданиями; со стороны Зимнего слышатся редкие ружейные выстрелы, фонари слабо мерцают у крепостных стен.
– Товарищ Лобачев, где вы?
Какой-то человек бежит за ними, проваливаясь в лужи, прыгая через выбоины.
– Я здесь. Что случилось?
Человек падает в лужу, вскакивает, ругаясь по-матери, и кричит весело:
– Зимний сдался и наши там!
Человек в очках с недоумением опускает голову и смотрит поверх очков.
– Зимний сдался? Навряд...
Комиссар, дрожа от напряжения, хватает его за руку.
Он отвечает на пожатие и, прислушиваясь к учащающейся стрельбе, говорит с сомнением, качая головой.
– Что-то не то... Однако ж едем туда... Посмотрим...
Они возвращаются обратно в дежурную комнату.
Высокий солдат, лицо его кажется знакомым комиссару, подходит к нему, едва только он появляется на пороге дежурной комнаты.
– Товарищ комиссар, - говорит он и, по старой военной привычке, подносит руку к козырьку фуражки - поручение выполнено.
– Какое поручение?
– пытается вспомнить комиссар.
– Ах да, это тот самокатчик... Я его посылал с ультиматумом в Зимний.