Он вдруг оборвал, посмотрел назад себя и остановился.

– Братишки, где тут комиссара найти?

– Должно быть, здесь!
– ответил человек в очках, проходя мимо и указывая головой на двери гарнизонного клуба.

– Счастливо!

Матрос захохотал беспричинно, сделал налево кругом и побежал вверх по лестнице.

На лестнице он обернулся и быстро заговорил:

– Здорово жарят, а? Никакого срока не дают, жарят и жарят. Мы им в лен, они нам в капусту!

Кривенко и его спутник молча прошли мимо; он посмотрел на них с недоумением, придержал дверь ногой, с размаху вскочил в комнату и остановился, оглядывая всех находившихся в комнате выпуклыми, голубыми глазами.

Он миновал патрульного красногвардейца, видимо только что принесшего пакет и рассматривающего с огорченным видом измотанные вдрызг сапоги и остановился глазами на человеке, сидевшем за письменным столом; на столе не было ничего, кроме кольта - справа и недопитого стакана чая, в котором плавала папироса - слева.

Матрос двинулся было к столу, но человек в очках пересек ему дорогу и подошел первый.

– Известие о сдаче Зимнего оказалось ложным.

– Да. Мне звонили. Спутали со штабом. Это штаб взяли.

Человек в очках указал на Кривенку.

– Вот... это для вас, товарищ Лобачев, - сказал он неопределенно, объясните ему, пожалуйста, в чем дело. Он - артиллерист.

Лобачев поднялся и вышел из-за стола на середину комнаты.

– Вы говорили ему о том, что...

– Я ничего не говорил, - нехотя отозвался тот и сердито вытер мокрую щеку ладонью, - это уже вы будьте добры объяснить товарищу, что от него потребуется?

Лобачев обратился к Кривенке:

– В двух словах...

Он не окончил - давешний моряк сделал два шага вперед и со щегольской выправкой остановился перед комиссаром, мотнув по воздуху клешами и звонко щелкнув каблуками.

– Прислан с Морского полигона в ваше, товарищ комиссар, распоряжение.

– Хорошо, - коротко ответил Лобачев, - так вот значит вы и этот товарищ...

Он вытащил из кармана мундштук и принялся прилаживать к нему толстую самокрутку.

– В двух словах - нужно возможно скорее открыть огонь по Зимнему. Здешние артиллеристы из крепости отказываются стрелять... Дело в том, что...

Он остановился, втиснув, наконец, самокрутку в мундштук и шаря по карманам за спичками.

– Дело в том, что орудия, по их словам - неисправны. То-есть не только по их словам... Я обязан предупредить, - объяснил он вдруг, поднимая голову и вопросительно взглядывая на человека в очках.

– Разумеется, это ваша обязанность - нетерпеливо проворчал тот.

– Орудия, повидимому, действительно неисправны. Здешние артиллеристы указывают на то, что некоторые части заржавели и с этими... как их... с компрессорами тоже что-то неладно. Одним словом, стрельба из этих орудий сопряжена с большим риском.

– Так вот... если вы решаетесь, - закончил он и, найдя, наконец, спички, выпустил изо рта огромную струю вонючего дыма. Губы у него чуть-чуть вздрагивали от волнения, которое он напрасно старался умерить.

– Нужно сперва орудия осмотреть... Может врут, что испорчены, - хмуро проворчал Кривенко.

Матрос без всякой причины подмигнул на него человеку в очках, встретившему это довольно равнодушно и делая серьезное лицо, спросил у Лобачева:

– Товарищ комиссар, орудия полевые или крепостные и какого калибра?

– Полевые трехдюймовки.

– Ах ты, дьявол!
– вдруг удивился матрос - из полевых ни разу не приходилось стрелять. Ну, да ладно!.. Справимся.

– Справимся, а?
– весело спросил он у Кривенко.

– -------------

На дворе стало еще темнее. Шел дождь. Сильная ружейная перестрелка слышалась со стороны дворца - изредка, как швейная машина, начинал строчить пулемет.

Патрульный - красногвардеец, провожавший Кривенко и матроса к орудиям, поминутно вваливался в лужи - грязь летела во все стороны - он ругался по-матери, проклиная весь свет - и юнкеров, и комиссара, и своих спутников, и какого-то Ваську Гвоздева, которому доставалось больше других.

Матрос время от времени останавливался и начинал вразумлять его:

– Ты, мать твою так, не имеешь права по мациону так выражаться на людей! Люди идут стрелять из орудий, которые к курициной тетке годятся, а он выражается. Щелкану тебя по шее, враз сядешь!

Неподалеку от "лагерей" Кривенко спросил у него:

– Как тебя зовут?

– Спирькой!
– весело ответил матрос.

– Да не Спирька, а фамилию скажи, - хмуро поправил Кривенко.

Матрос смешливо посмотрел на Кривенку и свистнул.