— Моя гостья, может быть, вам досаждала сегодня вечером?

— Напротив. Была очень мила. Она интересная девушка. Красивая и привлекательная. Быть с ней в компании приятно. Но недолго — не всегда. Простите, я не обижаю вас? Может быть, вы близки с ней?

— Мы хорошие знакомые. А в сущности мне кажется, что я ее совсем не знаю.

Младен смотрел в темноту и продолжал, словно разговаривая сам с собой.

— Она очень капризна. Сердится, что я не приезжаю в Софию каждую субботу. А вот моя мать — старая женщина, а понимает, что дело нельзя оставить ни на час, и не упрекает меня. Но с Лиляной все иначе. Сидим мы с ней как-то в кафе. Я беспокоюсь, как там, на бетонном заводе. А она спрашивает, о какой другой женщине я думаю. И никак не хочет понять, что другая-то — это плотина и вообще стройка. Нет, мы с ней очень разные люди.

— И что же? — спросил Траян.

— Она мне нравится как женщина. Но вы же видели, как она держится. Вы, может, скажете, чтобы возбудить ревность? Нет и нет! Это в ее характере.

— Я понимаю вас. Вы бы хотели, чтобы она полюбила вашу работу, жила вашими тревогами.

Младен в эту ночь не мог ничего скрывать, даже того, чего не доверил ни Ольге, ни Весо:

— Сначала, когда меня сюда назначили, я хотел отказаться, остаться в Софии. Из-за нее. Но стройка как-то незаметно увлекла меня. И, когда я приезжал в город, даже когда бывал с ней, я не мог не думать о работе. А только заговорю об этом, она мне зажимает рот.

Младен закрыл глаза и явственно почувствовал на своих губах прикосновение ее мягкой, благоухающей ладони.

Теперь молчание нарушил Евтимов:

— Зарев, вы спите?

— Нет, не спится.

— Я вот все думаю о вашей девушке. Красивая, остроумная, но все же она из прошлого. Современные девушки совсем другие.

— Уж не хотите ли вы, чтобы она была синим чулком — не причесана и в обвисшей юбке? — обиделся Младен.

Он мог находить недостатки в Лиляне, но его задевало, когда это делали другие.

— Совсем не хочу, — рассеянно ответил Траян.

Сегодня Ольга была в Буковице. С чем можно сравнить весенний день, утреннюю росу, ласточку, которая отряхивает крылышки после теплого дождя, цветущую ветку яблони? С молодостью!

Молодость и свежесть — вот что принесла с собой Ольга. И весь день Траян был полон ароматом молодости и свежести. И когда он говорил о современных девушках, то думал только об Ольге.

— Современная девушка красива, изящно одета, остроумна и жизнерадостна, — продолжал Траян. — Но пусть смыслом ее жизни будет не только стремление нравиться мужчинам. В ней должен чувствоваться живой человек, а не изнеженный цветок.

Все мысли Доры были только о Траяне, она понимала его, интересовалась его работой, верила в него. Но не о ней думал он сейчас. Из всех, кто был на строительстве, только Ольга не сомневалась в его успехе в Буковице. Как смогла эта хрупкая девушка вдохнуть в него силу и уверенность? И он оправдает ее доверие!

Темнота располагала ко все более и более откровенному разговору. Траян, обычно сдержанный, молчаливый, раскрывал теперь самое заветное.

— Я, конечно, жалею, что уже не молод. Я бы хотел начать все сначала, не иметь опыта, но и не знать сомнений и колебаний. Мне хочется быть таким же восторженным, как вы, молодежь. Люди пожилые — или мрачные неудачники, или надменны, если им повезло. Молодые же неопытны, но у них есть воля, упорство, энергия. Я бы хотел жить завтрашним днем. И пусть моя память не будет обременена воспоминаниями о прошлом.

Младен задумался над образом современной девушки, который нарисовал Евтимов. Он вспомнил Ольгу, всегда такую подтянутую, жизнерадостную. А какой замечательный она товарищ! Всегда тебя выслушает, все поймет. Младен увидел Ольгу, стоящую на ступеньке автобуса. Как она звала его и как потемнело ее лицо, когда он отказался ехать…

И долго еще мужчины, молодой и пожилой, лежа в темноте с широко открытыми глазами, думали, сами не подозревая того, об одной и той же девушке.

Потом мысли Младена обратились к последним словам Траяна — о молодости, о грузе колебаний и воспоминаний о прошлом. С тех пор как он увидел Евтимова за делом, и особенно после успешной организации работы шахты, Младен по-настоящему оценил своего старшего товарища. Он давно уже заметил ту неприязнь, которую питало к Траяну руководство стройки, но раньше не решался об этом заговорить. Сегодня он должен сделать это.

— Мне хочется быть честным до конца, — сказал Младен. — Когда вы пришли на стройку, все, и я в том числе, встретили вас неприязненно.

— Чем же это я заслужил такое отношение к себе? — иронически улыбнулся Евтимов.

— Я вам скажу сейчас, — продолжал Младен. — Я вас очень уважаю и потому буду откровенен. Всех раздражает, что вы держитесь высокомерно. И, хотя Ольга только и говорила о вас, о ваших знаниях и опыте, даже нам, молодым инженерам, казалось, что в вашем поведении есть что-то нарочитое. Простите, что я называю вещи своими именами.

— Говорите, говорите!

Евтимов слушал с большим вниманием. Никто еще не говорил ему ничего подобного. Ему нравилась прямота этого юноши.

— Как вам это объяснить? Вы для нас словно бы пришли из другого, чуждого мира. Даже Тошкова считали мы своим человеком: мы ведь уже два года работали с ним над проектом. А о вас думали, что вы не разбираетесь в современном строительстве. Может быть, вы говорили о том же самом, что и мы, а нам казалось, что ваш язык и терминология чужие. Только теперь я убедился, как мы преувеличивали.