Тогда торжествующий Бага бросил:

— Ну вот. А ругателя не уважают даже в епископстве. Понял, батька?

Ксендз, озлобившийся и напуганный одновременно, потер нервно руки, выбросил вперед жирный кулак, опять спрятал его и захихикал, заискивающе заглядывая Баге в глаза.

— Я надеюсь, пан не сделает этого. Мы поладим с паном.

— Ну, вот и хорошо. И запомните, если вы станете искать эту женщину, чтобы расплатилась, то… Кстати, вы знаете, что такое студенты университета из квартала святого Доминика.

— Как же, это мне известно, пан… Сам был когда-то.

— Сомневаюсь. Хотя по нынешним временам. Так вот это… да вы знаете, самые буйные ребята Свайнвессена, и ежели вы попытаетесь притянуть эту бедную к суду, то скоро у вас в доме, не в храме, нет, не останется ни стекла в окне, ни бревна в стене. Понятно?

И Бага направился к выходу с женщиной. Ксендз испепелил их взглядом, но связываться с «доминиканами» было опасно.

Когда они вышли и женщина тщетно попыталась припасть к руке Баги, он спросил:

— У тебя родные есть?

— Есть. Да только далеко они, в Жинском краю. Не доехать, да и Михасика надо похоронить.

Бага вдруг вспомнил, что у него в кармане три золотых, которые собрала на книги братия из квартала Доминика и поручила ему купить. Черт с ними, подождут пихать в башку эту ересь. Лучше рассказать, как провел этого ксендзишку. Умный смех дороже книжек всех. Сначала он хотел дать два золотых, а один оставить, но когда полез в карман, рука, будто застеснявшись вдруг, достала все три монеты, и он, взяв руку женщины, положил их в сухую кисть: «Хватит на похороны и дорогу».

— Хватит… хватит. Господи, да как же это… Господи… Паночек миленький…

— Брось ты, дорогая.

Когда первые восторги прошли, он вспомнил, что у него осталось еще несколько монет за книгу, которую он отдал Яну. Плохо. Выходит, чужие деньги отдал, а свои оставил.

— Ты сегодня ела?

— Нет, не ела.

— Ну так вот — на еще, иди и поешь хорошенько.

— За что? Панок!

— Ты меня, тетка, панком не зови. Я со сволочью рядом даже в звании стоять не хочу.

— Браток… родненький. Да что же это… Ведь мне ж никто помощи… Нельзя мне, муж преступник… Боже мой, браточек!

И она опять хотела поцеловать ему руку.

— Ну ладно, ладно.

И передав ей гробик, он спросил:

— Как звать-то тебя?

— Агата.

— Ну, хорошо… Иди, иди. Да, еще вот что. Ведь отберут стражники деньги-то. Спрячь.

— А дулю им. Спрячу так, что не найдут. Тебя-то, браточек любый, как звать-то, как?

— Багой зовут.

— Бага! Бага! — повторила она. — А им, сволочам, я ничего, так спрячу. Прощайте, па… браток. Дай Бог вам счастья, здоровья, любви хорошей.

Когда растроганный Бага отошел шагов на десять и оглянулся — она стояла на перекрестке и грустно качала головой над гробиком. Потом встряхнула головой, отерла кулаком слезы и твердой походкой пошла, исчезла за углом.

Бага не чувствовал себя просветленно, это было для него дело довольно обычное, и с сожалением посмотрел на икону и пучок прутьев над дверями «Утоли моя печали». Потом крякнул, грустно подумав о сосисках, которые так искусно приготовляет хозяин, толстый Гавличек.

Но приключения Баги не были еще окончены в этот день. Едва он отошел на полсотню шагов, как вдруг его остановил какой-то сухой молодой человек с вегетарианской физиономией. Он был подчеркнуто изящно одет, шляпа сбита на затылок, в углу рта чудом держался слюнявый огрызок сигары…

— Разрешите прикурить.

— Пожалуйста.

Мутный, табачного цвета глаз уставился на Багу, другой был прикрыт, словно человек, подмигнув, решил, что и с одним глазом красиво и удобно, — так и оставил его в закрытом виде. Потом он промямлил, пуская носом дым.

— Недурная погода, не правда ли?

— Да ничего. Позвольте пройти.

— А вы не возражаете против конфиден-сиаль-ного р-разговора?

— Слушайте, не валяйте дурака, — и Бага, отодвинув плечом человека, двинулся вперед Но человек, прыгая с правой стороны, устремился за ним.

— А вы з-знаете, с кем вы сейчас были?

Бага остановился и сжал кулаки, но человечек не испугался. Он сунул руку в карман и промолвил:

— Вы были с женой государственного преступника, с Агатой Жиннской были вы. Вот. Весьма подозрительно такое знакомство. А вы слышали, что по приказу Тайного Совета эти люди подлежат… э-э… отчуждению некоторому, так сказать, со стороны… э-э… общества? Им нельзя помощь оказывать.

Губы его извивались, как два розовых червяка, и Бага подумал, что хорошо бы дать этому парню, очевидно, переодетому полицейскому «дрозду», хорошего «раза» по морде, но благоразумно не сделал этого, а спросил: