Шрифт:
Значит, эта бумажка — не розыгрыш. Понимаю, что думать так было просто смешно, но мало ли кому какие шутки могут приходить в голову. Одной моей сокурснице на ее день рождения подарили отлитую в гипсе и стилизованную под цветок женскую вагину. После таких вещей я уже точно ничему не удивляюсь.
— Что ты тут притихла? — Мама появляется так внезапно, что я невольно дергаюсь и воровато бросаю телефон в сумку. — Все в порядке? И понесла тебя нелегкая в пыли копаться.
— Все хорошо, — вру как умею, одновременно до конца застегивая упрямую молнию на сумке.
— Нашла, что искала?
— Да. Это так, ерунда. Скорее всего, не поможет выбраться из творческого кризиса, но попытаться стоило. Тебе помочь на кухне?
Мы отправляемся перебрать урожай вишни и пока я перебираю мелкие ягоды, откладывая в сторону сухие и подпорченные, в голове то и дело возникает только одна мысль — зачем отец делал тест на отцовство. Нет, конечно, я в курсе, для чего делаются такие вещи, но ведь они с мамой были счастливы. За всю свою жизнь я ни разу не слышала от нее ни одного плохого слова о нем. И в моих детских воспоминаниях они всегда были рядом, улыбались и обнимали друг друга. Вряд ли мужчины, которые счастливы в браке, вот так, с бухты барахты, идут выяснять, кто биологический отец его дочери.
— Мам? — Сгребаю испорченные вишни в мусорный пакет и, мысленно вдохнув для храбрости, все-таки рискую спросить: — Вы с папой… Вы были счастливы?
— Да, конечно.
Она отвечает слишком быстро или мне только кажется?
— Я имею ввиду… Ну, знаешь, все пары ссорятся, так ведь бывает. Я просто… подумала, что в отношениях никогда не бывает гладко. А потом вспомнила вас с папой и подумала, что, может, это просто мне так не везет и…
— Ты с кем-то встречаешься? — тут же настораживается она. — Боже, с Олегом?!
— Мам, прекрати.
— Эвелина, посмотри на меня!
??????????????????????????А вот теперь мне точно не кажется, что она взвинчена. Причем заводится с пол-оборота, как будто речь идет о каком-то криминальном авторитете с тремя женами, хотя я до сих пор не понимаю, почему ее так заводит эта тема. Двадцать лет разницы — это, конечно, много и повод для беспокойства, но ведь речь идет об Олеге, а не о каком-то сомнительном мужчине с улицы. И если уж на то пошло — он свободен, ни с кем не встречается и для наших отношений не может быть никаких препятствий, кроме моральных условностей общества.
Хотя, справедливости ради, разговоры об Олеге и раньше ее раздражали, но я не думала, что до такой степени. Теперь она заводится моментально даже почти без причины.
Я уже сто раз успела пожалеть, что рассказала ей об Олеге.
— Надеюсь, ты съехала с той квартиры? И прекратила общение с этим человеком.
— Мам…
— Эвелина! Ты продолжаешь… общаться с ним?!
Ее голос звучит так громко, что в кухню заглядывает отчим и осторожно интересуется, все ли у нас в порядке. Мама громко выдыхает через нос и, натянуто улыбаясь, говорит, что у нас просто дочки-матери. Отчим, поизвинявшись, быстро растворяется и тактично прикрывает за собой дверь.
— Если тебя это успокоит, то мы не спим.
— И это должно меня успокоить?
— Мои отношения с кем бы то ни было, даже если это Олег — это только мое дело, мама.
— Только не этот человек. — Она мотает головой. — Он не для тебя!
— Почему, мам? Что с ним не так?
— Он старше. Ему нравятся совершенно другие женщины, а ты просто…
По ее растерянному взгляду понятно, что она отчаянно пытается высосать причину из пальца.
— По-моему, ты просто что-то недоговариваешь.
— Недоговариваю что? Что моей двадцатилетней девочке морочит голову взрослый мужчина? Поверить не могу, что он так быстро заморочил тебе голову деньгами и красивой жизнью. Разве я так тебя воспитала? Разве… ты в чем-то нуждалась?
— Даже если бы у него ничего не было — это ничего бы не изменило. Мам, я люблю его.
Она громко бьет ладонью по столу. От хлопка где-то за окнами заходится лаем соседская собака.
— Даже слышать об этом не хочу. Ты ничего не знаешь о любви, Эвелина. А Олег… Он об этом не знает тем более. Я запрещаю тебе с ним видеться, слышишь? Я запрещаю!
— Мне уже двадцать два года — ты ничего не можешь мне запретить.
Мама открывает рот, чтобы разразиться новой порцией ругани, но потом обессиленной опускается на табуретку и стаскивает с волос платок. На стене напротив висит маленькое зеркало и она смотрится в него, причесывая волосы рукой.
А ведь я помню ее красавицей. У нее были длинные светлые волосы и огромные глаза, как у лани — светло-карие, с кукольными ресницами. И она сейчас как будто тоже вспоминает себя прошлую и сама на себя злиться за неуклюжие попытки хотя бы как-то привести себя в порядок.