Шрифт:
Вот как я описала свой опыт спустя два года после сессии:
Я иду по серой земле… [сквозь] мир тумана, который клубится среди огромных камней. Ворон летит впереди меня, но не темный, каким он был в Нижнем Мире, а яркий, как солнечный блик на опущенных веках, крылья его трепещут – яркое/темное/яркое – на фоне сумрачных валунов.
«Куда ты ведешь меня?» – спрашиваю я и пытаюсь идти быстрее.
До меня доносятся приглушенные звуки из обычного мира, оставленного за спиной, но я, закутанная в свой серый плащ, защищена как от звуков, так и от холода, что становится все сильнее и сильнее. Многолетняя практика помогает мне контролировать дыхание и снова войти в транс. Я доверяюсь ритму бубна в руках Майкла Харнера и позволяю ему вновь погрузить меня в видение.
Бурые камни высятся справа и слева, подобно колоннам, их шероховатая поверхность испещрена письменами, смысл которых стерся ветрами бессчетных лет. На одном из них сидит ворон, нетерпеливо трепеща крыльями. Очевидно, что птица невысокого мнения о моих умственных способностях, но она ждет, что я отправлюсь за ней вслед.
«Ты спрашивала о наставнике… – говорит она мне. – Именно к нему я тебя и веду».
Я не спорю. Я бы никогда не осмелилась назвать птицу своей союзницей. Особенно эту, Праматерь воронов, чей язык такой же острый, как и ее длинный клюв.
Но я думаю, что она собирается научить меня тому, что я хочу узнать…
Праматерь Воронов появилась в первый день сессии и заявила, что желает принять участие в мероприятии. Этот первый контакт описан в моей книге Trance-Portation [11] . Во время второго путешествия Харнер велел нам отправиться в Верхний Мир и разыскать там учителя в человеческом облике. Но я совершенно не ожидала того, что произойдет, когда некто, кому я доверяю, бьет в бубен, а я не отвлекаюсь на заботу об остальных. То, что начиналось как упражнение для активного воображения и визуализация путешествия, достигло такой степени вовлеченности, которую я никогда раньше не испытывала. Но могла ли я поверить в происходящее?
11
Название с двойным смыслом, игра слов, которую можно перевести как «Трансперенос», «Транспортировка» (по созвучию) или «Передвижение».
Знание – это обоюдоострый инструмент. Я с детства увлекалась мифологией, получила степень магистра в этой области, а годы эзотерического обучения и практики познакомили меня с великими мифами Европы и их значением. Однако я страдала от расхождения между рациональным знанием и духовным познанием-гнозисом, от расхождения, которое является бичом образованного западного человека. Поэтому личное восприятие и собственный опыт казались мне менее ценными, чем знания из учебников или даже жизненный опыт «одаренного» человека.
Кроме того, у меня была еще одна причина для подозрений. Я писательница, я создаю архетипы, образы и те символы, которые мы именуем словами. Когда я искала животное-союзника в Нижнем Мире, то поняла, что означает ворон, который явился ко мне. Но именно потому, что я сразу узнала его, легко было заподозрить себя в том, что я выдаю желаемое за действительное. Если бы я придумывала союзника для персонажа одного из своих романов, то, возможно, выбрала бы ворона. И это тоже было бы поводом для сомнений в том, что именно я услышала. Я зарабатываю на жизнь писательством. А может быть, я прямо сейчас придумываю что-то еще?
«Говорил тебе кто-нибудь, что ты слишком много думаешь? Заткнись и иди за мной!» – ворон хлопает крыльями и летит дальше.
Путь тяжел, но я зашла слишком далеко, ждала слишком долго и слишком страстно этого желала, чтобы сейчас сойти с него. У меня нет выбора. Я должна следовать за птицей.
За колоннами лежит каменная арена, на которой ждет меня некто в широкополой шляпе, надвинутой на глаза. Складки его серого плаща словно высечены из камня. Незнакомец оборачивается, и я вижу копье в его руке, седые волосы и единственный глаз…
Нет. О нет. Ворон, что ты пытаешься сделать со мной?
Богиня Фрейя или, может быть, мудрая язычница-ведьма – вот кого я ожидала встретить и кому я была бы рада. Но в этот момент я окончательно убедилась, что происходящее со мной – вовсе не сон, поскольку узнала ожидавшего меня бога. Я всегда была осторожной, ведь ни один здравомыслящий человек не будет просить Одина, чтобы тот научил его магии.
Причины такой моей реакции нуждаются в объяснении. Для Рихарда Вагнера, сочинявшего свои оперы в XIX веке, этим богом был Вотан, размышляющий о судьбе и кольце всевластия. Для Снорри Стурлусона, писавшего в XIII веке, одним глазом поглядывая на христианских священников, а другим – на поэтов, этот бог был Всеотцом, покровителем королей и скальдов, воздававших ему хвалу. Для авторов саг он был переменчивым Владыкой Битв, дарующим победу или забирающим героев в Вальхаллу. Кто бы выбрал такого бога в качестве наставника?
Но в собрании поэтических текстов, именуемых Старшей Эддой, появляется другой образ. Здесь мы видим Одина – искателя знаний, мастера рун, певца заклинаний, чей восьминогий конь Слейпнир несет своего хозяина даже в страну мертвых. Продолжая свои попытки эвгемерезировать [12] богов в «Саге об Инглингах», Снорри показывает Одина как мастера весьма специфической магии.
Один был многозначен в глазах своих почитателей из германских племен, но прежде всего он был богом экстаза. Его сопровождали два ворона, которые приносили ему знания со всего мира. Он добыл руны и мед поэзии. За глоток воды из колодца мудрости он отдал собственный глаз.
12
Эвгемеризм – попытки представить божественных персонажей как живших некогда великих предков, людей, которых обожествили после смерти.