– Я не хочу ничего знать, даже не приближайтесь. – возгласила леди.

Астерий окончательно пробудился от заклятия, посредством эфирного поцелуя, но из-за сна пропустил столько возможностей.

– Не волнуйтесь, выслушайте меня.

– Замолчите! – почти прокричала леди, сделала шаг назад и отворила дверь.

– Я… – только и смог сказать Астерий и дверь за ним захлопнулась, миссис Чойс ушла безвозвратно.

Один, два, три. По иронии судьбы он также не смог должно ответить, признаться.

Порой так обживаемся, свыкаемся с прямолинейными контактами с людьми, одни и те же диалоги (не темы, а эмоциональное повторение), в общем, отношения, стоит немного пошатнуть, изменить, сразу негодуем, отворачиваемся, иных это приводит в отчаяние. Как человек душевный, он довольствовался однообразными вопросами с леди, пара фраз и наступала удовлетворенность. Поэтому не стоит и описывать, что было ранее, сей кусочек, поворотный роковой как вы заметили, очень важен, сильно отличается от всех предыдущих событий, теперь та привычная придуманная схема повседневности разрушена, единственный актер в его пьесе уходит. И что остается? Лишь безжизненные декорации и сырой текст. Линия жизни некогда изящная, отныне превратилась в цепь, сулящая одни неприятности.

Астерий достаточно раним, и раны эти не заживут в отличие от стойких людей. Отнимите у ребенка игрушку, и жизнь для него перестанет иметь всякий смысл. Это пристрастие, безусловно, но вот в чем отличие, эта страсть неосознанная и заслуживает снисхождения, она не плоха и не хороша, она отвлекает от истинно значимого, или наоборот подталкивает к вышним ценностям. Подвох заключается в невольном поощрении, это есть постоянство желаемого. Изгладить факт можно посредством понижения значимости, как предмета воздыханий и себя. Всегда нужно помнить о своей недостойности чего-либо и кого-либо, тогда ослабеет влечение и иссякнет желание владеть чем-то или кем-то. Он надеялся тешить себя иллюзиями, еще долгие годы платонически воздыхать. Когда прошлое, настоящее, будущее станут единым целым. Они всего лишь состарятся со временем, но ничего не изменится. Он из тех людей кто не смотрит вперед, а потупив глаза, опустив голову, идет, не зная куда, или по проторенной дороге, такой знакомой, что малейшие перемены непоправимо скажутся на жизни в целом. Астерий из тех, кто застыл, стоит на месте. Может потому что боится пошевелиться, боится нового, скорее движение его эфемерно на неосязаемых уровнях. В творчестве постоянное постоянство скорости, а вот внешнее светское положение для других подобно лежачему камню.

Рассказал бы нам все тонкости каждой человеческой души, кто-нибудь, а ведь они есть, они среди нас, вводит в недоверие их отстраненность, то, что они обладают знаниями, как правильно жить, как поступать, что не делать, что есть добро, что есть зло. Они всё ведают, по их внешнему виду и делам прекрасно видно. Но боимся, что если впустим в свою жизнь, выслушаем, то получим кипу своих грехов, тогда человек осознает свое несовершенство, неправильность пути по которому движется. А ведь раньше думали, зачем столько проблем, как замечательно жить, как мне хочется, этот ненормальный чего он добьется, что получит, ни удовольствий, ни радости, одно только постоянное думанье о всякого рода наставлений, потому и держится на дистанции от жизни. Свершения его остаются в тени, такие люди могут запустить в нас переворот, поэтому делая из них изгоев, мы обрекаем себя на необратимость.

У всякого творения есть два или более исходов, дар, хранение и уничтожение. Поначалу мистер Мун снискал двоякое употребление своих сочинений, теперь же подошел черед третьего. Это всегда происходит во время разочарования, понимания бесталанности своих трудов, либо из-за отделения лучшего от худшего. Астерий решил в один короткий как мысль миг сжечь все бумаги, исписанные и только начатые, безжалостно истребить, дабы покончить с тем непосильным грузом. Оказывается, он писал для нее, хотя многие могут предположить, что для себя, просто так, на самом деле желание произвести впечатление, имело не последнюю роль, его книги это дневник всех переживаний, чувств, это тайник его сердца. Мы всегда делаем что-либо, для кого-то, даже если не осознаем этот неоспоримый факт. А когда человек уходит?

Несколько часов мистер Мун просидел в меланхолии, смотря на белоснежный лист бумаги, рядом горит одна свеча, огонек отражается в стекле, чуть колышась, глаза поэта то вспыхивают, то потухают. Кажется, он видит необъятные сказочные миры и вновь видит тень одиночества, что своей холодной рукой замораживает сердце, ни одной строчки, буквы, он так и не смог написать, он опустел. Наступил кризис, что значит суд, свершился над самим собой, чувство высвобождения пропало, всё потеряло смысл, предстало кучей хлама. Воображение, столкнувшись с упрямой действительностью, потерпело крах, столкнувшись с реальностью, сковала правдой, связала режущими слух приговорами.

Посмотрите на окружающих и увидите, как каждый мнит, возвышает себя, считает что достоин почитания и уважения, заслуживает того чтобы с ним говорили, слушали, любили, будто маленькая крупинка золота в мутном песке. Безусловно, все мы уникальны, каждый имеет свое место, предназначение, выбор, и в отношении с людьми нужно всячески это подчеркивать, находить индивидуальность, то, чего нет в других. К примеру, вы решили приготовить рис, вот два действа, необходимо положить в воду крупу, первый способ – сразу высыпать одной общей массой, второй способ – брать по зернышку, так дольше, зато вы осмотрите, продумаете каждую, каждого человека, таково самое оптимальное отношение к людям. Но, взгляните, сколько гордости, будто сооружаются при жизни памятники, сколько желания понравиться, дабы потешать себя мыслью о знатности, они придумали жизненный путь, по которому слепо движутся, боясь придумать нечто новое, страшатся выйти за пределы рамок, что моментально приведет к непониманию, неодобрению, осуждению, тех, кто прежде поддерживал. Страшно?

Растопив камин сухими поленьями, Астерий мирно уселся возле огня, день пролетел незаметно, белый лист так и не вкусил чернил. Собрав свои записи в определенные стопки, он по странице без доли сожаления бросал их в пламя, что медленно, но верно уничтожались, превращались в пепел, в прах. Можно все разом сжечь, однако камин не выдержит столь чудовищной нагрузки, тогда может сгореть не только бумага, да и какое тогда из этой сцены таинство. Как на исповеди мы говорим, каемся в каждом грехе, перечисляя их, начиная с самых тяжких, так и мистер Мун, в порядке очереди отправлял свои рукописные мысли в последний путь. Теряя с очередным кусочком частицу себя.