Настороженный взгляд.

Нет, его не хотят оскорбить неверием. Но жизнь раба сложна. Верховный сцепил пальцы, велев себе проявить терпение.

— Тогда скажи, тебе попадались еще рисунки?

Кивок.

И старик поднимает кисть. Его движения обретают ту отточенность, которая достигается многими годами практики. Верховному нравиться смотреть, как кисть осторожно касается поверхности, как идет, оставляя тончайший чернильный след.

У его помощников так не выходит.

Надпись короткая.

«Был лист. Только рисунки».

— И где он?

Пожатие плечами.

И снова кисть продолжает свой путь.

«Мне приносят то, что нужно переписать. Я не знаю, откуда. И не знаю, куда уходят свитки. Был лист. Рисунки».

— Ты его повторил?

Почему это вдруг казалось важным.

Но старик покачал головой.

— Почему?

«Не рисунки. Не сочли важным. Я должен писать слова. Слова важны».

Не всегда. Далеко не всегда.

— Ты помнишь, что было изображено?

Осторожный кивок.

И новый лист, хрупкий, как первый лед. Но старик касается его с трепетом. И кисть меняет. И все повторяется, только сейчас на листе рождаются не линии букв, но нечто большее.

Гора?

Нет, скорее пирамида. С одной стороны. А с другой… разве такое возможно? Словно часть пирамиды приклеили к башне.

— Погоди, — Верховный остановил старика, который вновь потянулся к чернилам. — Я рад, что твоя память до сих пор с тобой. И она нужна мне. Но не здесь. У тебя есть вещи, которые тебе дороги?

Непонимающий взгляд.

— Я заберу тебя. Мне нужно, чтобы ты повторил то, что увидел на том листе. Сможешь?

Кивок. И второй, куда более уверенный. И кисть снова касается листа.

«Внук. Заберите. Пожалуйста».

— Он работает здесь?

Поклон.

— И ты хочешь, чтобы я забрал его? Что он умеет.

Старик молча указал на тушь. Листы. И снова. А потом на рисунки.

— Если он вполовину столь же хорош, как ты, у меня найдется и для него работа. Унактли, конечно, не будет рад… что ж, ничего страшного.

Верховный поднялся. И посмотрев на кипу свитков, позвал:

— Унактли. Этот человек и тот, на кого он покажет, я забираю их. Разрешаю посадить здесь больше рабов. И можешь не отрезать им языки.

Вряд ли там, во внешнем мире, помнят о существовании тайного хранилища. Раз уж сам Верховный о нем забыл.

Забыл, а теперь вспомнил. Он поднял пергамент из тех, что хранили память о временах ушедших. Букв почти не было, да и рисунок стерся. Но все же кое-что можно было различить.

Башня.

Пирамида.

Золотой человек. И небо, с которого падали звезды. Щит в руках. Пламя, щит охватившее. И головы пирамидой. Множество голов.

Достаточно ли этого, чтобы понять?

Глава 15

Миха

Опора моста осталась позади.

То есть, мостом это точно не было, скорее уж и вправду походило на гигантскую антенну или даже несколько, собравшихся воедино.

Но опора осталась позади.

Первая.

А вторая виднелась уже над пропастью. Она уходила в овраг и там, пробив зеленое покрывало колючек, терялась под ним. Вероятно, сама опора являлась естественным продолжением оврага, если уж на деле он из железа. А может, и частью огромной структуры, возведенной Древними. Тогда и кольца эти имели смысл.

Понять бы какой.

Но главное, что по мере приближения ко второй опоре неприятные чувства усилились. И если сперва казалось, что шкура просто чешется, то теперь зуд исходил изнутри, будто под кожу Михе запустили выводок муравьев.

Он не удержался и поскреб шею.

Потом спину.

Потом понял, что еще немного и выпустит когти, и стиснул зубы.

— Дальше может быть хуже, — Тень остановился над пропастью. — Тут недалеко…

Навскидку метра три-четыре. Да и меж опорами протянулся толстый стальной трос, на который можно опереться. Вот только…

— Попробовать надо, а то еще ударит чем, — Миха поискал вокруг хоть что-то, но не нашел. Оно, конечно, весьма сомнительно, что провод под напряжением, но кто их, этих Древних, знает.