— В том-то и дело! — воскликнула хозяйка. — И зачем только я пошла с вами на Кивимяэ!

— Если бы никто не согласился, я бы и один пошел, пошел и стал бы взрывать камни, — заявил Виллу.

— Не пошли бы, если бы я попросила, — тихо сказала хозяйка. — Мне бы следовало попросить вас, я и хотела, да не попросила, постеснялась людей, стоявших вокруг. Как я потом жалела, что постеснялась людей.

И они долго сидели в молчании, словно до сих пор продолжали жалеть — почему хозяйка Кырбоя в яанов день не удержала Виллу; даже старая Моузи, которая сидела, положив голову на колено Виллу, казалось, жалела об этом.

А Виллу, возвращаясь с озера домой, жалел еще кое о чем, — он жалел, что рассказал хозяйке про то, как лишился своего правого глаза. Ему хотелось узнать, как поведет себя хозяйка, что станет делать, а вышло так, что Виллу сказал больше, чем хозяйка: ведь та произнесла лишь несколько слов об осине с краснеющей листвой да о березе с бугристой корой, Виллу же сразу заговорил о своем глазе. Виллу потому заговорил о своем глазе, что ему хотелось задеть хозяйку Кырбоя.

Теперь, шагая к дому, Виллу понял, что этого ему делать не следовало. Но с Виллу всегда так случается: в присутствии хозяйки Кырбоя он делает то, чего не следовало бы делать, тут уж ничем не поможешь. В одном только Виллу сейчас уверен: он больше не станет ждать, что предпримет хозяйка, он сам начнет действовать. Его вообще не интересуют больше намерения хозяйки. И однажды во время работы он заводит с отцом речь о своей женитьбе, говорит, что ему все же следует жениться на Ээви.

— Конечно, — отвечает отец, — что же тебе еще остается.

Это все — больше отец не произносит ни слова, и Виллу, подождав немного, спрашивает:

— А можно мне привести ее в Катку? Ведь матери все равно помощница нужна.

— Куда ж я тебя, слепого и калеку, выгоню, — говорит отец, и Виллу понимает, что отец очень недоволен сыном, а может, даже опечален его судьбой.

— Если ты не хочешь, я ее не приведу, — промолвил Виллу.

— А куда же ты денешься? — спросил отец. — К Ээви в хибарку, что ли?

— Оттуда и Ээви прогонят, как только мать помрет, — говорит Виллу.

— Так куда же? — спрашивает отец.

— Не знаю еще, где-нибудь да устроюсь, — отвечает Виллу.

— Тогда мне придется работника нанимать, — говорит отец.

— Я смогу приходить сюда работать, если удастся найти жилье где-нибудь поблизости, — предлагает Виллу.

Отец некоторое время молча таскает снопы на вешала, потом говорит:

— Уж лучше приведи ее, не дело это — мотаться между двумя хозяйствами. Но свадьбу я вам справлять не стану, — продолжает он, помолчав, — свадьбу справишь сам, когда будешь хозяином Катку, если из тебя вообще хозяин получится.

Они опять какое-то время молча таскают снопы, потом отец, не выдержав, возобновляет разговор:

— Иной человек просто не может быть хозяином, делай, что хочешь, хоть на готовую усадьбу его сажай. Отец покойник часто рассказывал про некоего Матса из Ийрава. Из него хозяин так и не получился, а чего только барин для него не делал. Уставал, видишь ли, не мог ни семью кормить, ни дни на мызе отрабатывать. Барину наконец смешно стало, что Матс, будучи хозяином, так устает, и назначил он Матса полевым сторожем, потом гуменщиком — думал, авось он там дела свои поправит. Люди смеялись, дескать, надо бы Матсу года три мызным кладовщиком поработать, тогда, может, и стал бы хозяином. Барин так и сделал: назначил его кладовщиком, а потом снова выделил ему усадьбу, но тут Матса молнией убило. Так и не получился из него хозяин. Вот и ты такой. Юхан ушел с твоей дороги, сам ты барышничал, гнал самогон, немало денег скопил, кажись, мог бы зажить по-человечески, а тебе вдруг вздумалось погреб строить, который никому не нужен, мастерскую наладил, словно в городе живешь или у столбовой дороги; а теперь вон пороху навез и взрываешь камки на Кивимяэ, точно тебе больше делать нечего. Я все жду, что ты еще придумаешь. А ты непременно что-нибудь придумаешь, я уж вижу. Ну скажи, кому нужен твой погреб или мастерская? Ни самому тебе, ни людям. А эти камни там, на Кивимяэ… теперь они небось лежат, а ведь раньше ты на них смотреть не мог спокойно, так и чесались у тебя руки. Ржавеют в кузнице и клещи твои, и сверла, и тиски, и молоты — никому они не нужны. Нет, такой человек никогда не будет хозяином. Эх, жаль, что у меня нет еще сыновей, придется Катку тебе оставить.

— Да, плохо дело, — согласился с отцом Виллу, — у меня все идет прахом. Но как же мне быть, если я до сих пор продолжаю думать о Кивимяэ. Это единственное место в Катку, где я могу хоть что-то сделать, — настолько-то я вижу, чтобы там работать. Мне все так же хочется убрать оттуда камни, чтобы землю можно было пахать и боронить и чтобы ты своими глазами увидел, какой на Кивимяэ будет хлеб расти.

— А я тебе вот что скажу: либо брось с этими камнями возиться, либо уходи от меня, — куда хочешь уходи, хоть в лес под елку, хоть в Кырбоя хозяином.

Но тут Виллу сказал такое, что отец невольно подумал: сын не в своем уме. Виллу сказал:

— Я и сам иной раз думаю, что мне следует уйти от тебя. И я ушел бы, ушел бы хоть сегодня, если бы ты позволил мне взрывать камни на Кивимяэ и обрабатывать там землю, когда камней уже не будет. Я бы и впрямь согласился жить в лесу под елкой и ходить на Кивимяэ только по воскресеньям, если в другие дни времени не будет. Видишь, отец, ты купил Катку, а купив, уже не захотел его никому продавать, даже хозяевам Кырбоя, даже за те большие деньги, что они тебе за него предлагали; ты здесь работал, сколько хватало сил, копал канавы, возводил постройки, даже трубу сложил, обзавелся новыми дровнями и телегами, заменил в телегах деревянные оси железными, чтобы, как говорится, передние колеса змей из кустов не выгоняли, а задние их не давили, — вот что ты сделал. А скажи, что делать мне? Обосноваться в твоей усадьбе, ездить на твоей телеге, пахать твоим плугом, жить в твоих постройках? Неужто я сам ничего не могу или не умею? Тебе легко говорить, ведь у тебя есть Катку, и если у твоих лошадей не повисают уши, если у овец к весне не начинается вертячка, если не болеют рожей свиньи, то это благодаря тебе и матери. А я? Скажи, разве я не могу тоже сделать что-нибудь такое, что было бы под стать твоим делам? Ведь не для того ты купил Катку, чтобы вечно жить здесь по старинке. Ведь и ты недоволен был прежним Катку, перестроил его по-своему, вот и я хочу как-то его обновить. Лишь в одном я, пожалуй, виноват: не с того конца начал, глупцом был, не знал Катку. Мне бы следовало послать ко всем чертям свои мастерские и погреба и приняться за Кивимяэ, тогда с камнями давно уже было бы покончено. Новое зерно уже лежало бы в закромах, новое сено в сараях, а на вырученные за них деньги можно было бы со временем построить погреб и даже мастерскую, кабы охота была.