— Вот и листья на осинах уже краснеют!

— Да, — ответил Виллу, — уже краснеют.

— А вы видите одинокую осину, что растет среди сосен на той стороне озера, прямо против нас, чуть левее большой березы? — спросила хозяйка.

— Как будто вижу, — ответил Виллу. — Вижу что-то, не похожее на сосну.

— Она горит среди сосен как свеча, — сказала хозяйка.

— Верю, только мне на таком расстоянии не разглядеть, — промолвил Виллу.

— Знаете, почему я заговорила об этой осине? Вы однажды хотели срубить ее, чтобы сделать себе свирель. А я не позволила. С тех пор я и помню эту осину.

— Нет, я этого не помню, — сказал Виллу.

— Может, вы и эту большую корявую березу забыли? — спросила хозяйка.

— Нет, ее не забыл, — ответил Виллу. — Под этой березой я правого глаза лишился, поэтому я ее помню.

— Под этой березой? — удивилась хозяйка. — Когда же это было?

— Это было, когда вы убежали от меня в озеро, — сказал Виллу.

— От вас? — переспросила хозяйка. — Я никогда не убегала от вас в озеро, никогда, вы что-то путаете.

— Я прекрасно это помню, — продолжал Виллу. — Вы были лошадью, а я держал вожжи, а потом вы убежали в озеро.

— Зачем же вы дали мне убежать, надо было удержать лошадь, — заметила хозяйка.

— Вы думаете, я не смог бы? Конечно, смог бы, да не хотел, боялся, — объяснил Виллу.

— Боялись, что вожжи оборвете? — спросила хозяйка. — Но ведь они на голове росли. Мои теперешние крысиные хвостики, конечно, могли бы оборваться, а тогда — тогда совсем другое дело было.

Хозяйка умолкла, но видя, что Виллу молчит и только поглаживает седую голову старой Моузи, продолжала как бы с упреком:

— Еще немного — и вы дали бы мне утонуть.

— Я тоже думал, что вы могли утонуть, — сказал Виллу. — И мне кажется, тогда у меня по сей день оба глаза были бы целы.

Виллу и сам не знал, как эти слова сорвались у него с языка; но, как видно, сорвались они потому, что он беседовал с хозяйкой Кырбоя, а та говорила с ним так, словно у них шла речь о какой-то сказке, не имеющей отношения ни к самой хозяйке, ни к Виллу. Но последние слова Виллу задели хозяйку, она резко повернулась и вопросительно поглядела на него.

— Вы серьезно так считаете? — спросила она.

— Серьезно, — ответил Виллу. — Вы чуть не утонули, я вынес вас на берег и тут лишился правого глаза.

— Право, я вас не понимаю, — сказала хозяйка Кырбоя, и вдруг стало ясно, что никакой сказки не было, с самого начало не было, что хозяйка подсела к Виллу лишь потому, что старой Моузи захотелось отдохнуть и она положила свою голову Виллу на колено, прося ласки.

— Это так нетрудно понять, — продолжал Виллу, — я вынес вас на берег, опустил, всю мокрую, на землю, под той высокой березой, а сам встал рядом на колени…

— А потом? — нетерпеливо перебила его хозяйка.

— А потом я лишился своего правого глаза, — ответил Виллу, ответил спокойно и просто, словно опять начал рассказывать сказку; только рябь в левом глазу почему-то неожиданно усилилась.

— Но как же это случилось? — продолжала допытываться хозяйка.

— Я наткнулся на палку, которую вы, убегая, держали в руке, — сказал Виллу.

— Неужели это я?.. — спросила хозяйка.

— Вы, — просто ответил Виллу.

— Значит, я попала вам прямо в глаз?

— Только кончиком задели, но много ли глазу надо?

— Так вот, значит, как это случилось, — задумчиво протянула хозяйка, и это прозвучало так, словно она опять стала рассказывать сказку. — Выходит, это я выколола вам тогда правый глаз… Если бы я только знала!

— Ни одна душа не догадывается, вам я первой об этом рассказал, — ответил Виллу. — Ах да, в призывной комиссии — они там вились вокруг меня, точно пчелы, даже хлопали меня по спине, как доброго убойного быка, — кто-то спросил, куда девался мой правый глаз, и я ответил, что мне его выкололи. «Кто выколол?» — спросили они, и я ответил: «Девушка». Они засмеялись, решили, что я шучу, — я был тогда немного навеселе. Ни до, ни после этого я никому не проронил об этом ни слова, даже матери не сказал, хотя она вечно пристает ко мне с расспросами, как только речь заходит о глазе. Я бы и вам ничего не рассказал, если бы и с левым глазом не случилось почти то же самое. Но на левый глаз я не совсем ослеп.

— Вы говорите так, будто и теперь я виновата, — сказала хозяйка таким тоном, словно была не кырбояская хозяйка и даже не кырбояская барышня, а просто девчонка, угловатый подросток. Такой она и казалась теперь Виллу, сидевшему с ней рядом на мягком мху. — Я ведь отговаривала вас, мне почему-то было за вас страшно, уже тогда было страшно, когда эти парни стали к вам приставать. Оттого я и вмешалась, от страха, как бы с вами опять беды не случилось.

— У них против меня были револьверы припасены, — сказал Виллу.