Шерстяного шарфа не оказалось, зато нашлось шерстяное белье — на худой случай можно было обойтись и этим. Ирма сложила платок и хотела было смочить его, однако ж спросила:

— Куда надо поставить компресс?

— На живот, — ответил господин Всетаки.

— Измерьте, хватит ли этого платка?

— Но я не знаю, куда именно его ставить, как же я могу измерить, — сказал он.

— А ну вас! — напустилась Ирма. — Вы такой же беспомощный, как все мужчины! Где у вас болит?

— Внутри, — ответил господин Всетаки. — Боль повсюду так и бегает, как заяц, за которым несутся гончие.

— Что же это за боль такая, — удивилась Ирма, — первый раз слышу. Дайте-ка платок сюда.

И когда он вернул ей сложенный платок, Ирма разложила его и сказала:

— Вот так, теперь он покроет весь живот, и боли некуда будет спрятаться.

И она объяснила господину Всетаки, как надо делать, в каком порядке класть на тело куски материи. Главное — компресс должен быть таким горячим, чтобы рука еле терпела, иначе от него не будет проку. Но когда она стала мочить компресс, оказалось, что вода уже остыла. Надо было согревать снова.

— Дайте я попробую, барышня, — сказал господин Всетаки и, опустив пальцы в воду, прибавил: — Вода достаточно горячая, если будет еще горячее, то сожжет.

— Нет, не годится, надо горячей, — возразила Ирма. — Нужно, чтобы рука еле выдерживала.

— А что будет с моим животом? — испуганно спросил Всетаки.

— Живот не будет болеть, — уверенно ответила Ирма и, согрев воду на примусе и вернувшись, объяснила: — Сейчас я смочу компресс, выжму, расправлю его и дам вам, а вы скоренько положите его на живот и закутайте. Только помните: как можно скорее, иначе он остынет.

— Поставьте лучше вы, барышня, — попросил господин Всетаки, — больше уверенности, что поможет.

— Нет, — заупрямилась Ирма. — Не я.

— В больницах же везде женщины, и они делают все, — сказал Всетаки. Он намеренно не произнес «сестры милосердия», зная, что слово «сестра» приобрело в этом доме дурную славу.

— Но я же не в больнице, — возражала Ирма.

— Будьте как в больнице, барышня, прошу вас, — упрашивал он. — Вы видите, что у меня нет никого, кто бы помог мне.

— Нет, нет! — стояла на своем Ирма. — Я дам вам компресс, и вы поставите его сами. Это надо сделать сразу, а то вода остынет опять.

— Нет у вас сердца, — вздохнул господин Всетаки как раз в то мгновенье, когда Ирма сунула ему в руку компресс; вскрикнув, он уронил компресс на пол. — Вы сожжете мои руки! — воскликнул он. — Как я его поставлю себе на живот? Другое дело, если это сделает кто-то другой, и мне останется только кричать и терпеть.

— Ну вот, а теперь компресс грязный, пойду его вымою, а вода тем временем остынет! — вздохнула Ирма и ушла на кухню. Вернувшись, она сказала хмуро: — Я на минутку выйду, прошу вас привести себя в порядок, чтобы я могла поставить вам компресс, если вы сами не можете это сделать.

— Вы золотце, барышня, вы ангел! — воскликнул господин Всетаки. — Я сделаю все, что вы прикажете, только поставьте компресс своими руками, куда надо. — После недолгого молчания он крикнул: — Прошу, барышня, я готов!

— Но прошу не забывать, что двигаться нельзя, — сказала Ирма.

— Хоть вытаскивайте мне сердце через живот, я буду лежать как покойник, — сказал господин Всетаки полушутливо, полусерьезно.

Ирма чуть не сожгла пальцы, выжимая компресс, однако ей доставляло особое удовольствие показать этому негоднику, каково поручать ей ставить компресс ему на живот.

— Прошу вас, спокойно! — сказала Ирма, наложив горячую ткань и покрыв ее вощанкой и теплыми тряпками.

Господин Всетаки только мычал, как корова Кальмов, когда она порвала свое вымя и ветеринар штопал его. И на мгновенье Ирме показалось, что перед ней лежит не человек, вовсе не тот, о котором она узнала столько противного, а какое-нибудь злосчастное четвероногое. Но когда господин Всетаки перестал мычать, это мгновенное впечатление исчезло, — особенно когда она услышала его — как бы из самого сердца идущие — слова:

— Если бы вы знали, барышня, какую адскую боль вы мне причиняете!

— Дорогой господин Всетаки! — вырвалось у Ирмы, она страшно смутилась и не сразу закончила: — А иначе не будет пользы, поверьте мне, я знаю.

— Я вам верю, барышня, — ответил господин Всетаки, словно не слышал слово «дорогой», — но до чего все ж больно.

Ирма стянула два конца повязки и зашпилила английской булавкой.

— Барышня, вы пахнете, как клеверное сено на вешале, — сказал господин Всетаки, когда Ирма закончила перевязку.