– А со мной, - спросил старшина, - не хочешь подержаться за ручку?

Ильин сунул руку, покраснев:

– Не забывай про меня, меня...

– В поход собрался? К турецким берегам?..
– И вдруг потянул к себе: -Да ты же помрешь без меня, без Гриши!..

Ильин, притихнув, роняя слезы, молчал. Суденко прибавил голос:

– Иди в каюту!

Ильин, поколебавшись, сунулся с чемоданчиком обратно.

Подлипный начал торопить своих, чтоб пересаживались в шлюпку. Принялись искать дневальную. Суденко вспомнил, что видел Аннушку на камбузе. Она стояла возле плит, глядя в иллюминатор, на Маресале.

– Анна, зовут.

– Картошка сварилась, сейчас закипит суп, - ответила она, не оборачиваясь. И сказала, вздрогнув спиной: - Гриша на баяне не доиграл...

– Не переживай, Анна! Мы тебя женим.

– Орлы, время!
– кричал Подлипный.

В последний момент кто-то схватил Филимона, ползавшего по спинам людей в шлюпке, и швырнул на причал. Взлаяв от огорчения, Филя не пошел на "Кристалл", а потрухал по угольной дороге в поселок.

– Кричите из пузыря!

– Идите к черту...

Уехали.

Величко крикнул Суденко, что скоро освободится: пора было в устье, за Машей. Старшина спустился к Данилычу, чтоб сделать распоряжение. Зашел в эту каюту впервые, где электромеханик жил с мотористами. Данилыч лежал среди переборок, заклеенных красотками, маленький, в беретике с "антенной" и облегающем детском свитерке и широких штанах с раздутыми карманами.

Как только увидел Суденко, тихо, без слова поднялся, хотел идти.

– Лежи, Данилыч. Просто проведать... Как у тебя с напряжением?

– Без берегового - голодно, - ответил он.
– Но колокол будет ходить.

– Надо запускать компрессор. Сегодня море с брызгами.

– Уже взяли воздух. Еще утром.

– Добро.

Видя его, потерянного, с потухшими глазами, старшина не решился сразу уйти. Повторил пословицу, прилипшую к языку:

– Не переживай, Данилыч! Мы тебя женим, на молодой...

Ответил серьезно:

– Была у меня подруга, жили пять лет. Работящая, но пила. После ужина с пяти часов, как ляжет, так и не поднимается до утра. Я с ней ничего не мог сделать. Потом говорю: "Знаешь, подруга, давай разведемся!" - и развелись.

– Правильно сделал.

– Она такая женщина, понимала жизнь...
– сказал он изменившимся голосом.
– Только пропащая была. Вот на коленки становился перед ней..

– Вспоминаешь?

Он нахмурился, вынул из карманов кулаки:

– Любви нет, только уважение...

По дороге открыл дверь в каюту механиков. Там продолжался бесконечный спор:

– Ты про "Сирену" говоришь?

– Я видел "Сирену", вот такие фары на гафеле! "Нивелир" видел?

– Это как "Кострома"?

– Как "Балхаш", трехсоттысячник. Возил жмых в Голландию.

– Ты, наверное, имеешь в виду "Оленегорск"? Типа "О"?

– Да нет! Иллюминаторов нет, вверх открывается. Под каждой койкой крыса.

– Так это же "Грабарь", головное! Типа "Г".

Закрыл дверь.

Пошел набак, чтоб посмотреть буксир.

Начал осмотр с носовых клюзов, где концы были соединены громадной скобой, не сдавливавшей их, а висевшей вроде стальной серьги. Назначения этой болванки старшина не понял и повел рукой дальше, по манилам, обвернутым кожей, а поверх еще слоями парусины, плотно зарученной схватками каболки с наложением "бензельской марки", как с морской печатью. А от этого перегиба, где кончался проводник, отходили контрольные концы, которые лежали на кнехтах вольно, в две-три восьмерки, без добавления стальных тросов, издревле прикладывавшихся к растительным. Кутузов преследовал здесь какую-то цель, и, постепенно отгадывая, что он хотел, Суденко уяснил и простоту соединений на шпиле и барабанах лебедки, и назначение колодцев уложенной слабины, и объяснил для себя загадку со скобой: она будет отходить с концами до носовых отверстий, создавая при ударе толчок, восстанавливающий движение. Трудно было так сразу сказать, что здесь сотворено, поскольку буксир показывает себя в море, но в этой работе, являвшейся вершиной боцманской науки, именно в том виде, в каком она была преподнесена, включавшая в себя риск как непременное условие, открывалась какая-то новая грань кутузовских знаний, отсвечивавших блеском настоящего палубного гения.

Сам Кутузов в это время отбивался от Лепика, толстого комэска с ледокола, который прилетел подобрать водолазов, спящих на "Кристалле".

– Валек! Где же ты был?
– кричал он, таща его в пост.
– Да я тебя с утра по всей Арктике ищу...

Кутузов, хоть и отталкивал его, но был обрадован:

– Пусти, Константин: ты пьян.

– Стой! Только не встревай... Кто пьян? Хочешь, на одной ноге? Ну, ладно... Смотри, на двух!..

– Отстань!

Но от Лепика не так-то просто было отвязаться.

– Погоди! А ну-ка примерь животик... Чей больше? То-то! Кто тебя в Провидении спас? Снял с перегрузом со льдины? Да я же тебя люблю!
– Он расцеловал Кутузова в толстые щеки.
– Ты чего такой? Головка болит?

Кутузов, разжалобившись, припал:

– Не взяли, Костя, на "Агат"... Меня! Лучшего боцмана флотилии...

– Стой! Не перебивай... А что такое "Агат"? Мундир заграничный! Чем хуже "Кристалл"? Это же самолет! Жора, скажи?

– "Кристалл" не хуже.