Эти слова довели Симону до бешенства.

— Ах вот как! — крикнула она. — Вас послали шпионить за мной? Очень умно с их стороны! Скажите им спасибо от меня. Почему я об этом раньше не подумала?

— О чем? — с беспокойством спросила Элен.

— Увидите! Вы еще увидите!

Элен, не произнося ни слова, испуганно наблюдала за Симоной, которая металась по комнате, судорожно хватаясь за разбросанную повсюду одежду и одеваясь с лихорадочной быстротой. Элен поняла, что ничего не может сделать.

Остановить неизбежную катастрофу было не проще, чем задержать на ходу локомотив.

Но когда Симона натянула меховую шубку, Элен не смогла удержаться и воскликнула:

— Куда вы идете?!

— Ухожу из этого дома. Я не останусь там, где за мной шпионят и постоянно оскорбляют. — Симона выхватила из ящика туалета горсть драгоценностей, бросила их в сумку и повернулась к Элен. — Я иду к своему любовнику. Скажите профессору, что сегодня ночью я не вернусь.

— Не ходите, — Элен пыталась удержать Симону за руку. — Вы ему не нужны.

Борьба была короткой и отчаянной. Симона явно была сильнее и отличалась полной бесцеремонностью. Не думая о последствиях, она оттолкнула Элен с такой силой, что та упала на пол.

Хотя Элен ничего не повредила себе, прошло некоторое время, прежде чем она смогла убедиться в этом. Потирая затылок, ушибленный при падении, Элен услышала, как щелкнул замок двери, и поняла, что попала в западню.

Элен вскочила на ноги и подбежала к двери, хотя понимала: предпринимать что-то уже поздно. Она дернула ручку и нажала на дверь больше для того, чтобы дать волю своим чувствам, не надеясь, что ей удастся выбраться. Положение было в высшей степени унизительным, и Элен, забыв обо всем, чувствовала лишь возмущение. Ее просто отбросили, как тряпичную куклу! Хуже всего, что она снова не оправдала доверия. Она вспомнила, что была в какой-то степени ответственна за Симону, и стала ломать голову, как сообщить о случившемся. Она не нашла ничего лучшего, чем прибегнуть к явно негодному методу, и нажала на кнопку звонка для вызова горничной.

Элен сделала это, зная, что все равно никто не придет: звонок был проведен в полуподвальную гостиную рядом с кухней, и его звук мог послужить лишь приятным аккомпанементом к храпу миссис Оутс. Но если бы даже она и проснулась, то принципиально проигнорировала бы вызов, ибо это не входило в ее обязанности. Ей так много приходилось делать в течение рабочего дня, что она была вынуждена из чувства самосохранения стоять на страже своего короткого и тем более дорогого для нее досуга. Элен вспомнила, как однажды, услышав звонок, на который никто так и не явился, миссис Оутс спела ей и собственному мужу: «Звонит из ада колокол: дин-дон, дин-дон, дин-дон. Тебя, мой милый, не меня, зовет зловещий звон».

Очень скоро Элен убедилась, что миссис Оутс и в этом случае не намеревается изменять своим правилам. Она перестала судорожно нажимать на кнопку и смирилась с мыслью, что ей придется ждать.

Вначале она нашла себе занятие — получив возможность удовлетворить свое любопытство, Элен начала рассматривать наряды Симоны и ее многочисленные туалетные принадлежности. Однако провести это обследование с обычным интересом она не могла: каждая пара шелковых чулок, каждая баночка румян напоминала ей о Симоне. Та была под открытым небом, во власти бури, подхлестываемая огнем желания, которое принимала за всепоглощающий костер страсти.

Элен старалась яснее представить себе эту женщину — продукт роскоши, избалованную неврастеничку, абсолютно бесполезное существо. Она привыкла еще с пеленок, что предупреждалось каждое ее желание и удовлетворялся каждый каприз. Ее держали под стеклянным колпаком, чтобы сохранить от грубого прикосновения жизни.

Но сейчас, может быть, ужас подползает к ней все ближе, сейчас, когда стеклянный колпак разбился и она оказалась беззащитной перед лицом реальности. Вместо рук, протянутых к ней, чтобы оградить ее от зла, она может увидеть другие руки, которые будут угрожающе тянуться к ней. Она позовет на помощь, но впервые в жизни ее голос не будет услышан.

Такое видение стояло перед глазами Элен, когда она думала об опасности, угрожающей Симоне. Элен сделала все, что было в ее силах, но все же ее не оставляло чувство вины. Чтобы иметь возможность оправдаться, Элен стала вспоминать, как все произошло.

Когда она обдумывала этот эпизод, в ее памяти мелькнула одна очень неприятная подробность. На сей раз это была слуховая галлюцинация или что-то похожее. Но Элен была совершенно уверена, что ключ повернулся в замке в то время, когда она прислушивалась к тому, как Симона с лихорадочной поспешностью сбегала вниз по лестнице.

— Кто-то нарочно запер меня, — прошептала Элен.— Кто? И для чего?

Она могла только предположить, что сестра Баркер вышла в коридор, привлеченная шумом. Если она поняла, что происходит, то могла в приступе ревности запереть Элен, чтобы потом обвинить ее в беспомощности.

И вдруг Элен осенило, правда несколько поздно: миссис Оутс сказала ей, что во всех дверях «Вершины» установлен один и тот же замок. В таком случае ключ от смежной комнаты Ньютона мог подойти к двери спальни.