На одном из привалов молодой черкес пришёл в сознание и с большим трудом мог говорить. Простая еда казаков вернула ему силы. Он рассказал, что его имя – Джамбулат, что означает – «крепкая душа». Со своими кунаками он поехал на охоту на курочек фазанов. Когда они остановились на привал и спешились, из чащи на них вышел огромный голодный медведь, которого привлёк запах пищи. Кунаки, испугавшись, побежали к своим коням. Но только один смог вскочить на лошадь и ускакать. Кони второго кунака и Джамбулата не были стреножены. Они после нападения дикого зверя ускакали прочь. Медведь бросился к кунаку Джамбулата и схватил его зубами за лицо. Джамбулат, пытаясь защитить своего товарища, ударил медведя своим кинжалом в бок. Разъярённый медведь отбросил безжизненное тело кунака и тут же набросился на джигита. Вот в это время и подоспели его спасители-казаки.

Темнело быстро. Густой подлесок мешал казакам двигаться. Возвышающие над подлеском тёмные ели казались огромными шатающимися великанами. Ночной лес жил своими таинственными звуками. Где-то вверху ухал филин, вдали жалобно выли, хохотали и плакали чекалки [158] . И этот зловещий вой пугал казаков, которые крестились и бормотали:

– Отцу и Сыну. Аминь!

Неожиданно низко над головами пролетела, тихо шурша крыльями, сова. Афанасия била от страха дрожь, и ему казалось, что ночной лес наполнен всякой нечистью. Этот страх увеличивался от тревожного похрапывания, ослабевших от долгой дороги лошадей, которые прядали ушами на непривычные лесные звуки. Иван негромко обратился к Афанасию:

– Братушка, Афоня, в ентом лесу хозяин – леший-игрец. Он, как и другие анчибелы, невидимый, но слыхать его по всему лесу: свишшет, шшолкает, кричит, гутарит на разные голоса, хохочет, кубыть эхо или лес под ветром шумит, право слово. Ей, правнушки, куды леший-игрец пошёл, туды и ветер дует. Беда от него! Право слово!

После слов старшего брата молодого Афоню ещё сильнее стало трясти от страха, и он с трудом ответил:

– Дюже всё нутро захолонуло [159] !

Иван, улыбаясь, приободрил его:

– Держись, не боись, ты же казак. Казачья смелость порушит любую крепость и нечисть!

И, как говорится, долго ли коротко ли, но вот небо постепенно стало бледнеть, с гор медленно опустился густой туман, отчего сырая прохлада неприятно обволакивала тело. Казаки одели бурки [160] , которые были скатаны сзади сёдел. Афоня же свою бурку накинул на раненого обессиленного черкеса. Густой лес остался позади, и далее казаки двигались по каменистым распадам, поднимаясь всё выше и выше в гору.

Одновременно они услышали вдалеке слабый лай собак и протяжный крик муэдзина [161] . Братьям стало ясно, что они приближаются к горному аулу. Тропа плавно повернула за каменистый склон горы с огромными гладкими валунами, и сквозь клочья тумана казаки увидели мечеть с высоким минаретом [162] , сакли [163] , лежащие в лощине лесистых гор. Запахло кизячным дымом. Навстречу казакам скакал всадник.

Иван громко крикнул черкесу:

– Кажись, батька твой нас сустрел [164] .

На резвом гнедом кабардинце-аргамаке [165] скакал князь Султанбек. Высокого роста, худощавый, рыжебородый. Одет в черкеску тёмно-красного цвета с серебряными газырями, подпоясан кожаным ремешком, обшитым золотом, под ней виднелся шерстяной бешмет с высоким стоячим воротником, ступни – в зелёных чувяках [166] , а икры обтянуты такими же, как у Джамбулата, чёрными ноговицами, обшитыми золотой нитью. На голове у него была папаха из чёрного каракуля. На левом боку висел в серебряных ножнах широкий кинжал. Султанбек спешился, быстрым шагом подошёл к коню Афанасия, с помощью казаков взял на руки завёрнутого в бурку раненого сына и понёс его к аулу. Кабардинец-аргамак, склонив голову, пошёл вслед за хозяином.

У въезда в аул их встретила голосившая толпа женщин. Но увидев, что Джамбулат жив, они замолчали.

Султанбек пригласил казаков в кунакский домик [167] , стоявший вплотную к сакле князя. А раненым джигитом занялся табиб [168] : старый Магамед – родственник Султанбека. Князь что-то коротко сказал своим двум слуга-нагайцам [169] , стоявшим у входа в саклю. Казаки с любопытством разглядывали аул, разбросанные по ущелью сакли черкесов, построенные, в основном, из камня. К ним примыкали амбары на столбах, хлева и различные хозяйственные пристройки, за которыми тянулись огороды и сады. У входа сакли князя стояло несколько женщин, одинаково наряженных в шаровары, длинную рубашку из бязи с широкими рукавами, поверх которой надет шёлковый бешмет, на ногах – чувяки, обшитые галуном. На голове у каждой – круглая шапочка, повитая белой кисейной чалмой. Одной из стоявших была молоденькая, стройная девушка с чёрными смородиновыми глазами и пронзительным, весёлым взглядом. Увидев, что на неё с интересом смотрит Иван, она озорно засмеялась и спряталась за спину женщины – как позже оказалось, матери, поглядывая из-за спины на молодого казака. У Ивана сердце словно обдало жаром, оно стало биться сильнее. Он покраснел и быстро повернулся к коновязи, чтобы скрыть своё смущение.

Пока братья привязывали своих коней к коновязи с навесом, в кунакской уже был накрыт обеденный стол. Казаки тем временем напоили уставших коней, дали им овса. Только после этого зашли в дом с князем. Позже они узнали, что у черкесов этот дом называется – хачеш [170] . Самая значительная часть имущества и лучшая его часть шла у князя, как и у всех черкесов, на убранство этого дома. На одной из стен крепились полки и тут же находился очаг с дымоходом, остальные были завешаны толстыми разноцветными коврами, на которых висели кинжалы в ножнах, шашки в богатом убранстве и серебряные блюда. Пол был застелен войлоком [171] . Посередине стоял невысокий круглый стол, на котором в блюдах лежала отварная ароматная баранина – лягур [172] , сыр, кукурузные лепёшки, пшеничная похлёбка, просяная каша и мёд. На полу у стола были разбросаны подушки. Князь пригласил усталых казаков к столу. Они расположились на подушках полулёжа. В это время в кунакскую вошёл слуга-нагаец с небольшим медным тазом и кумганом [173] с водой. Князь пояснил казакам, что этот кумган с водой и таз служат для омовения рук. Нужно обратить внимание на тот факт, что князь Султанбек плохо говорил на русском языке, но хорошо понимал сказанное. Из братьев только Иван мог с горем пополам изъясняться на черкесском языке.

Конец ознакомительного фрагмента.