Она еще постояла так, потом развернулась и пошла прочь.

— Ты куда? — спросил я.

— Хочу тебя кое-куда отвезти, — крикнула она через плечо.

Отвезла она меня в Малибу, на пляж. На их пляж, где они с Санни гуляли по утрам, когда она была маленькой. Мы долго молча бродили во влажной дымке, слушая шум волн. Босиком она казалась куда меньше. А когда Ванда заговорила, голос у нее был гораздо более высокий и юный, чем раньше. Она больше не играла роль.

— Мы сюда каждое утро приходили, когда он был в городе, — сказала она. — Он держал меня за руку и показывал мне, где самые красивые ракушки. Он всегда знал, где их найти. Не знаю, как это получалось — просто знал, и все.

Я откашлялся, но промолчал. Духу не хватило рассказать.

— Я не могла с этим справиться, Хоги. Не могла.

— С чем?

— С тем, что творилось вокруг меня. Со всем. Я как он, я тонкокожая. Но он вырос в Бруклине. В Бруклине все по-настоящему. А я выросла в Голливуде. Он ненастоящий. Тут все притворное, только притворство и реально. Сталлоне не играет роль, он взаправду считает себя Роки. Люди тут становятся тем, чем хотят быть, и пока они достаточно популярны, никого это не беспокоит. Хочешь, поделюсь своими выводами после двадцати восьми лет психотерапии?

— Хочу.

— Ну смотри: в отсутствие разумной упорядоченной реальности люди иногда создают собственную реальность со стандартами и ценностями, которые им нужны, чтобы выжить. Я выросла в семье, которую не понимала. Папа либо сходил с ума, либо валялся без чувств, либо изображал мачо — трахался с кем попало или дрался. А мама никогда не пыталась его изменить. Он был Санни Дэй, Единственный. Она ему поддавалась. Он обращался с ней как с дерьмом, а она все равно к нему возвращалась. Я не могла это принять. Просто не могла. Это было неправильно. Поэтому в детстве я создала собственный мир. Мое выдуманное место. Мое… мое кино. Иногда я до сих пор в него погружаюсь — отчасти для забавы, отчасти потому, что мне это нужно. Понимаешь, я до сих пор это не переросла.

— А я так и не перерос желание стать бейсболистом и играть на шорт-стопе в команде «Нью-Йоркские янки».

— Обычно со мной все нормально. Я понимаю, что это все выдуманное. Но иногда… иногда мне становится хуже. Я вроде как теряю контакт с так называемым реальным миром, и… я что-то вроде пограничного шизофреника, так это называется.

— А о чем твое кино?

— Обо мне. О том, что происходит вокруг меня. Только в кино все имеет смысл. Все выходит так, как я хочу.

— Да вроде сейчас с тобой все в порядке.

— Здесь со мной всегда все в порядке.

Она растянулась на песке. Я растянулся рядом. Она придвинулась поближе. На фоне соленых морских брызг от нее очень приятно пахло.

— Я тебе это все рассказываю, — сказала она, глядя на воду, — потому что я, кажется, в тебя влюбляюсь.

Я обнял ее одной рукой, а она уткнулась лицом мне в грудь. Теперь я видел ее такой, какой она была на самом деле — милой, грустной, уязвимой маленькой девочкой тридцати девяти лет от роду с травмированной психикой, которая могла стать моей, если б я ее захотел. Если бы смог это выдержать.

— А как насчет моей Маленькой Проблемы?

— Меня это не волнует. Что меня по-настоящему волнует, так это его книга. Она как барьер. Я хочу тебе доверять. Хочу тебе открыться. Но я боюсь.

— Я рад, что ты мне доверилась.

— Правда?

— Да.

— А как дела с книгой?

— Ты правда хочешь об этом поговорить?

— Да, хочу.

— Все непросто. Он сложный человек. И мы имеем дело с тем, как лично он видит собственную жизнь. Память — это в каком-то роде тоже притворство. Но, кажется, начинает получаться. У меня появилось ощущение, что я его понимаю — понимаю, что с ним происходило. Я разговаривал с твоей мамой, она мне очень помогла.

— А она тебе сказала…

— Что?

Ванда положила руку мне на затылок и притянула меня поближе. Я думал, она меня поцелует, но она подарила мне кое-что другое, куда больший дар своей любви.

Она наклонилась к моему уху и напряженным шепотом рассказала мне, почему Санни Дэй и Гейб Найт подрались тогда в «Чейсенс».

(Запись № 7 беседы с Санни Дэем. Записано в его кабинете 28 февраля)

Хог: Итак, вы бросили свою телепередачу и переехали сюда.

Дэй: Я сразу почувствовал себя как-то по-другому. Как будто чего-то не хватало. Теперь это называют выгоранием. Я просто знал, что делаю все на автомате, без эмоций. С Гейбом. С Конни. Внезапно я стал недоволен своей жизнью. Меня охватило уныние. Мы с Гейбом стали сниматься в фильме «Горный курорт». Ровно то же самое, что «Первый парень университета», только со снегом. То ли никто не заметил, то ли всем пофиг было. Мы сняли в том сезоне парочку праздничных программ для Эн-би-си с избитыми шутками — а они заняли первые места в рейтингах за сезон. Мы отработали полтора-два месяца в Вегасе — опять банальщина и опять полный аншлаг. Жуть как тоскливо.