Я засопел, не скрывая обиду.

— Не стоит утруждаться. Раз меня для нее было бы много, то обойдусь без знакомства.

Мать явно вздохнула облегченно.

— Ну остановимся тогда на этом.

Етить-колотить, неужели я настолько плох и негоден, что меня с приличной и скромной девушкой не желают знакомить? Думают, оскорблю ее, обижу? Бред. Теоретически, конечно, могу пожелать затащить ее в постель, но то будет только с ее согласия. Да, я не сторонник брака и вообще длительных отношений, но им-то откуда знать: Нелли, возможно, тоже!

В общем, к чертям все. Сам теперь не желаю с ней знакомиться. Покувыркаться с такой «Нелли» могу в любой момент, достаточно отказаться от уже надоевших ночей с Ольгой и выйти на охоту.

… Недели через две факт существования Нелли в жизни моей семьи всплыл снова.

С отцом у нас все совсем разладилось, он не желал идти на разговор, не хотел слушать, воспринимать меня как самостоятельную единицу. Меня это и бесило, и тревожило, и расстраивало. Мама посоветовала не бросать попыток помириться и обещала поспособствовать.

Подходящим она сочла момент открытия новой экспозиции в галерее. На суд публики выставили картины молодых художников, в числе прочих были и полотна протеже Евгении Александровны. Мазня меня не интересовала нисколько, главное в этом событии оказалось то, что на нем пообещал присутствовать мой отец.

Я караулил его у входа в зал, мало обращая внимание на сутолоку вокруг, смех и возгласы моей матери, реализовавшей свою давнюю мечту открыть миру какого-нибудь юное дарование и обхаживавшей его вовсю. Имя Элеоноры Вищневецкой то и дело звучало то тут, то там. Телевидение еще приехало снимать… В общем, шумный хаос и пустая суета. Планировал убраться подальше отсюда, как только поговорю с отцом.

Он появился тогда, когда уже отчаялся дождаться и посчитал: Валерий Георгиевич как-то узнал, что на выставке буду я и решил избежать неприятной встречи.

— Привет, пап, — поздоровался, когда наши взгляды пересеклись.

— Привет, — услышал сухое в ответ. — С чем пожаловал?

Отец решил не загораживать проход в зал и отступил в сторону, к стене, развернулся лицом к картине, делая вид, что рассматривает ее, хотя я точно знал: о живописи он отзывается уважительно лишь в присутствии матери и совершенно не разбирается ни в шедеврах, ни в художниках. Сюда родитель пришел исключительно для того, чтобы поддержать Нелли. Впрочем, как и мой брат с женой, и сестра…

Я встал рядом с ним, также сделав вид, что поглощен созерцанием, хотя едва ли замечал, что изображено на полотне.

— Мне не по себе, что ты обижен на меня. Причем незаслуженно, — объяснил отцу.

— Так ты и обидел меня. Почти предал, — пожал он плечами. — Как, по-твоему, я должен реагировать?

— Понять. Отпустить. Вот увидишь, Данька отлично справится на моем месте. Все к лучшему.

— Да, кажется, так и есть, — неожиданно выдал отец.

Мы уже стояли возле следующей картины. Повернулись к другу, одновременно усмехнулись, не произнося ни слова, перешли к соседнему полотну.

— Слышал, ты пробиваешься в «Фармстандарт», — изрек родитель задумчивым тоном.

— Да, есть такое.

— Ну молодец, похвально, — кивнул, бросив на меня ироничный взгляд. — Не замараешься, начав почти с низов?

— Именно этого и хочу.

— Ладно, — он хлопнул меня по плечу, одобрительно улыбнувшись. У меня словно гора с плеч свалилась, все-таки столько недель жил под грузом рвущихся крепких с ним связей, это вымотало сильно.

— Ну ты тут наслаждайся, а я пойду Нельку подбодрю да и исчезну из этого балагана. Такое впечатление, будто вся мазня одинаковая, и что они в ней находят? Скукота.

— Ага, увидимся, — улыбнулся я довольно.

Через минуту осмотрел стены зала. Да уж, действительно все полотна какие-то одинаковые. На мой неискушенный и практичный взгляд. Вот если только та картина с девушкой в алом…

К ней и устремился.

Художник запечатлел танцовщицу в свободном платье. Нет, «запечатлел» — неверное слово. Мастер будто поймал мгновение. Мгновение полета, счастья, стремления к бесконечности. Алое одеяние девушки жило, вздымаясь волнами, рассекая искрами пламени серовато-туманный и размытый фон. Темные волосы взметнулись, разлетаясь птицами. Запрокинутые к небу бледное лицо с закрытыми глазами, тонкие руки. Одна стройная нога, обрисованная тонкой тканью, приподнята. Девушка-лепесток, сорванный ветром, увлекаемый им, сопротивляющийся ему. Хаотичная, настоящая, прекрасная и хрупкая, как нимфа, как музыка, как греза.

Хорошая картина, что-то расплавившая в душе. Ее автор, безусловно, прославится, задел и все возможности есть. И кто же он?

Я перевел взгляд на табличку под рамой: «Э. Вишневецкая. Автопортрет». Охренеть…

— Она прекрасна, правда? — услышал рядом восхищенный голос матери. Повернул к ней лицо. Подозреваю, совсем стереть с него изумление не получилось.

— Нелли рисовала? — уточнил севшим вдруг голосом.

— Да. Взгляни, сколько экспрессии, какие краски, композиция. Она разорвала все каноны, но сделала все так органично, так тонко, так мастерски, что просто слов не хватает. Невероятно талантливая девочка.