— Прости, мне нужно тебя почувствовать, — пробормотала рассеянно, приблизившись к Доронину.

Рассматривая обнаженные мускулистые плечи, грудь, ямочки над ключицами, шею, легко водила по ним кончиками пальцев. Не всегда мне нужно было так осязать, но в некоторых случаях действительно приходилось вот так «ощупывать» фрукты, цветы, предметы, деревья, людей и даже здания. Так я словно принимала то, что хочу нарисовать, внутрь, каплю за каплей: тепло, гладкость или шероховатость, изгибы, пустоты, свет и темноту…

В конце концов, легко обхватила ладонями лицо своего натурщика, провела большими пальцами по скулам, крыльям носа, повернула чуть к свету, находя идеальный ракурс, а затем сделала ошибку — посмотрела Егору в глаза.

Он хотел меня. Желал с таким безумием, что выжигался весь разум и все становилось неважным. Восхищался мной, буквально был болен. Все это прочла в его взгляде и все это испытывала сама. Отклик на эти его чувства пронзил электричеством, ошеломил и превратил в прах всю осторожность и зароки.

Мужчина-греза… Иногда ведь можно воплотить его в земной реальности, почувствовать себя его женщиной… Так заманчиво… И не колеблясь, не сомневаясь, не раздумывая о последствиях, просто как-то инстинктивно, я наклонилась к Егору и легко коснулась его губ своими. Он вздрогнул, опалил горячим выдохом, и ответил с таким напором, что подкосились колени. Всего миг, но какой! Словно огненный ураган пронесся по нервам.

Не успела отстраниться, как ощутила жесткую хватку на талии. Он резко усадил меня к себе на колени, положил ладонь на затылок, зарываясь пальцами в заколотые волосы, и снова соединил наши губы. Целовал так, словно пил: жадно, жарко и взахлеб. То благоговейно и нежно, а то откровенно страстно, давая возможность узнать силу его желания, впитать тепло кожи, запечатлеться ощущениями.

Никогда меня так не целовали… Да и никогда так не желали.

Тот день все изменил. Я поняла, что больше не принадлежу себе, что любовь, до этого витавшая где-то в высях нереальности, бывшая прекрасным духом, обрела плоть, скрутила вполне физическим желанием, породила земные и достижимые цели. Конечно, осознавала, что этот мужчина слишком хорош для меня, что он — дар, который однажды придется вернуть вселенной, что он судьба, конец которой горек, как яд. Я не подхожу ему ни по единому параметру, а он не подходит мне, но, боже, как же нам хорошо и идеально вдвоем.

Через три с небольшим года, исполненных медовых и ярких оттенков счастья, все развалилось примерно так, как и ожидала. Грезам не место в реальности, они должны жить в небесных высях, а тем, кто затащил их на землю, придется расплачиваться.

Стабилизационный центр. Все, наверное, слышали эту психотерапевтическую хрень про него. Говорят, помогает, когда душевное равновесие в нокауте. Когда творится всякая дичь, которую ты не можешь контролировать, просто расслабься и сосредоточься на каком-нибудь образе, представь себя в заранее созданном воображением безопасном месте, ну и тогда ты вроде как сможешь решать текущие задачи и не спятить.

Таким стабилизационным центром стали для меня трусики Нелли, вытащенные из корзины для белья. Те самые, в которых она встречала меня той ночью… В воскресенье утром, поглаживая в кармане мягкие кружева на них, я смотрел на ключи от машины и квартиры, брошенные в прихожей, полностью одетый, готовый ехать к ней и думал: а оно мне надо? Во-первых, с кем я собираюсь говорить и выяснять, что вообще происходит? С женщиной, предавшей и отказавшейся от меня, не доверявшей и не пожелавшей слушать. А во-вторых, зачем мне с ней говорить? Она использует меня, тонко манипулирует, взяла за член в прямом и переносном смысле слова. Ладно, я позволил это раз и другой, раскрыл обман, теперь надо поставить точку. А в-третьих… В-третьих, просто хочу ее увидеть и быть рядом…

Выматерившись, фантастически злой на себя, жизнь и треклятые выверты судьбы, я остервенело разулся, побросав обувь по разным углам. Вернулся в комнату, плюхнулся на диван.

Раздирающие меня противоречивые решения, желания и чувства не угомонились и в понедельник, словно у них был чемпионат по рукопашной борьбе, вот они и схватились не на жизнь, а на смерть. Меня, точно беременную истеричку, кидало из одной крайности в другую: от бешеной ненависти к надежде найти компромисс и выход, от желания часами доказывать Вишневецкой свои чувства и словами, и действиями к полному безразличию, похожему на амнезию, от отчаяния к смеху над собой. Рот всему этому затыкали трусики Нелли. Будто талисман, они теперь всегда были со мной, и как только ощущал, что дело дрянь, сжимал мягкий шелк в своей руке — и отпускало. Эта легкомысленная вещица из женского гардероба будто говорила: успокойся, Доронин, просто затаись и жди пятницы и тогда получишь все, а может, даже больше.

Да, ждать пятницы — хорошая идея. И планы уже есть: загляну в свой любимый дерьмовый бар, но на сей раз постараюсь ограничиться парой порций спиртного (надо бросать спиваться из-за какой-то предательницы), потом отправлюсь пешком в свое временное пристанище, а после… Пока не придумал, но и неважно. Импровизация тоже хорошая вещь. Главное — никакой Элеоноры Вишневецкой ни в мыслях, ни в реальности. Точка. Это точка, Доронин, понял?

Но (внезапно!) чудеса импровизации продемонстрировала моя мать. На девяносто процентов состоящая из постоянства и сохранении стабильности, привычек, она иногда выкидывала такой фортель, что вся семья неделями отходила. Кстати, знакомство и шефство над Нелли из числа таких поступков.