Юра кивает и встает, я тоже.

– Дань, в больницу нужно, – снова врывается в сознание голос Юры, и я вспоминаю про дочь.

– Поехали.

Мы выезжаем с территории морга и направляемся в больницу, где я долго говорю с врачом и оформляю нужные бумаги. Вику готовят к операции, шансы мизерные, но есть. Остаюсь там, отправляя Юру домой. Сижу в коридоре, прислонившись к холодной стене и закрыв глаза. Вся наша с Надей жизнь вспоминается с трудом, будто последние события вытеснили все, что было. Почему-то отчетливо помню последний день, почти поминутно. А если бы я поехал с ней, сам сел за руль? Чья вина в аварии, кто виноват? А, впрочем, неважно, Нади нет, ее не вернуть.

Часов через шесть выходит врач, дочка в коме, травма головы и позвоночника, шанс минимальный. Я тупо киваю головой, находясь в каком-то шоке. Из больницы меня забирает Юра и везет к себе домой, где мы накачиваемся водкой, не чокаясь. Пока меня не вырубает на кухне, за столом. Следующий день помню смутно, все будто в тумане. Меня что-то спрашивают, я что-то подписываю. Снова ночую у Юры, просто падаю на диван в гостиной, после выбора одежды для Нади. Я не еду домой, мне показывают пару платьев из какого-то каталога, бред какой-то.

Прихожу в себя, как ни странно на кладбище. Смотрю на лицо жены, белую кожу с повязкой на лбу, почти белые губы. Ресницы отбрасывают тень на кожу, руки лежат на груди, утопая в белом шелке платья. Я подхожу, целую холодные губы. Беру ее руку и достаю из кармана кольцо, надевая на жесткий палец и прижимаюсь губами. Слышу чей-то плач или вой, но не смотрю, кто это, просто смотрю на Надю, пытаясь запомнить любимые черты. Кладу руку на твердый живот, прощаясь с не родившимся сыном, почему-то я уверен, что там в ней, остался наш сын. Вспоминаю свою радость от такого подарка и стараюсь разобрать по кусочкам, отложить в памяти, навечно.

– Я не ушел от тебя, – глухо говорю ей, – Это ты ушла. Забрала с собой все, что мне дорого. Оставила меня. Ты не сдержала обещание. – говорю я тихо и снова касаюсь холодных губ. Меня цепляют чьи-то руки, а я держусь за края гроба. – Это, ты ушла от меня! – кричу я, чувствуя, что меня кроет.

– Даня, отпусти, – говорит мне Юра и сильные руки тянут меня от Нади, уводя от могилы.

– Даниил Николаевич, – слышу, как сквозь вату, голос Вадима, – Дайте проститься родителям.

Сбрасываю их руки и стою, сунув свои ладони в карманы черного пальто. Озноб захватывает меня, и я трясусь, стучу зубами, видя перед собой только ее лицо. Опускается крышка, молотки бьют прямо по душе, забивая гвозди. Все, она там, в земле, где холодно и темно. Надя так не любит мерзнуть, а сейчас она там и я не могу ее согреть. Наблюдаю, как появляется холм и венки на нем, охапки белых роз устилают черную землю. Разворачиваюсь и иду к выходу, за мной бежит Вадим. Открывает дверь машины.

– В ресторан? – спрашивает меня.

– Нет, к дочери. Отвези меня в больницу, – говорю ему, устало откидываясь на сидение, – Я должен быть там, с ней.

Вадим кивает и садится за руль. Мы едем в больницу, где я прохожу в палату, натянув бахилы и халат. Вика лежит, как Надя тихо и не движется. Только приборы моргают и пикают рядом. Но рука дочери теплая, мягкая. Держу ее в своих руках, согревая губами. Вика будто спит, медленно дышит.

– Вика, котенок, проснись, – говорю ей, трогая мягкие, пшеничного цвета волосы, как у Нади. – Ты нужна мне, дочь, очень нужна. – всматриваюсь в закрытые глаза дочери, понимая, что я остался совсем один. Нет больше Нади, нет семьи, нет счастья в моем доме. К горлу подкатывает болезненный комок, и я хрипло выдыхаю, давясь слезами.

Утром подъезжаю к клинике, паркуясь на специальное место для персонала. Достаю из машины темно-синее пальто, надеваю его. На улице еще вчера была теплая золотая осень, а сегодня ветер гонит по небу свинцовые тучи и холодно. Прохожу через охрану, прикладывая пропуск к турникету и поднимаюсь на больничный этаж, снимая пальто, направляясь в ординаторскую.

– Варя, – окликает меня старшая медсестра, – Привет, Михаил Сергеевич просил тебя зайти, как придешь.

– Что случилось? – спрашиваю ее, вешая пальто на вешалку в шкафу и одергивая узкую серую юбку.

– Вчера девочку к нам перевели, почти 4 годика, может насчет нее, – Зина терпеливо ждет, пока я накину белый халат.

– А что с ней?

– Давай ты спросишь у Михаила Сергеевича, я только историю болезни видела, пусть он подробности расскажет,

– Хорошо, иду, – киваю я, выходя из кабинета и направляясь к главному врачу. – Можно, Михаил Сергеевич? – стучусь и открываю дверь кабинета.

– А, Варя, заходи, – Главный врач стоит у своего стола, перебирая бумаги, – Присаживайся, – указывает он мне на кресло.

Я сажусь, поправляя юбку, и оглядываю кабинет. Как правило я редко бываю здесь, моя работа не предполагает частое посещение главного врача. Я приходящий физиотерапевт, причем хороший, скажу без скромности. Меня приглашают в больницы и на дом, чтобы помочь людям восстановить двигательные навыки, атрофию мышц.

– Варя, к нам поступила девочка, три года. Долго была в коматозном состоянии в другой больнице. Два месяца назад пришла в себя. Ее состоянием занимался больничный физиотерапевт, невролог. Улучшения есть, но минимальные. У нас она побудет пару недель, затем предполагаю выписку и лечение на дому. Ей нужен полный комплекс восстановления.