Сибил Торндайк, игравшая в “Генрихе VIII” королеву Екатерину, с гордостью вспоминает, что в спектакле ее шлейф несли два будущих “сэра” — Оливье и юноша по имени Кэрол Рид, ныне прославленный кинорежиссер. “Оба были чудесными ребятами, постоянно ссорились и влюбились в одну женщину — Анджелу Бэддли”.

Мисс Бэддли, двадцати одного года от роду, отличалась поразительной красотой, однако была замужем, что не мешало Оливье предаваться любовным мечтам. Он стал неизлечимым романтиком, непрерывно влюблявшимся в молодых актрис, замужних или просто несвободных, — все это было чистым, невинным донкихотством в духе времени. “Безумная, страстная” любовь никогда еще не была в такой моде.

Скоро в карьере Оливье наступил решающий перелом. Но именно в этот момент он позволил себе увлечься женой соперничавшего с ним актера, а затем, словно стремясь к самоубийству, так паясничал на сцене в своей первой ведущей роли, что поставил на карту все, чего достиг.

Глава 4

В РЕПЕРТУАРНОМ ТЕАТРЕ

3 июня 1925 года король Георг V даровал дворянство еще одному деятелю британского театра. Его звали Барри Винсент Джексон. Обретенное за “заслуги перед драматическим искусством” звание было выдающимся личным достижением актера. Он появился в Лондоне всего три года назад и успел внести неизмеримый вклад в развитие национального театра. Ч. Б. Кокрен назвал его “феей-крестной английской драмы в Вест-Энде”, и, хотя по своим внешним данным непрерывно куривший, толстый и высоченный Джексон едва ли годился на эту роль, он тем не менее исполнял ее превосходно. В середине двадцатых годов он добился того, о чем другие не смели мечтать, — в культурной пустыне Бирмингема основал небольшой экспериментальный репертуарный театр, оказав тем самым глубокое влияние на развитие театра вообще.

В 1919 году труппа Джексона (он всегда называл ее “нашей” и в течение многих лет не разрешал упоминать свое имя в программах) стала знакомить Лондон с новыми актерами и драмами, начав со спектакля по пьесе Дж. Дринкуотера “Авраам Линкольн”. Успех этой постановки, выдержавшей 400 представлений, показал, что провинция перестает быть задворками, предназначенными для третьесортных гастролеров. Среди пьес, впервые поставленных в Англии Бирмингемским репертуарным театром, были “Жена фермера”, “Барреты с Уимпол-стрит”, “Тележка с яблоками”, “Синица в руках и “Назад к Мафусаилу”. Сейчас, полвека спустя, актеры, пришедшие в БРТ, образуют замечательную когорту: Пегги Эшкрофт, Ноэль Коуард, Альберт Финни, Грир Гарсон, Ральф Ричардсон, Пол Скофилд, Джессика Тэнди и еще многие другие. Джексон, как заметил театровед Дж. К. Трюин, “превратил свой театр в сценический университет, выпускников которого можно сегодня найти повсюду”.

Однако в начале двадцатых годов Бирмингем плохо понимал суть деятельности Джексона, стремившегося, по его собственным словам, “служить искусству, а не заставлять искусство служить коммерческим целям”. Джексон был исполнен благородства, филантропических побуждений и порой совершенно бескомпромиссен. В 1923 году, например, бросив отчаянный вызов массовому вкусу, он в течение двух катастрофических недель упорно показывал “Газ” Кайзера, который раз за разом шел при почти пустом зале. Унизительный провал спектакля горько разочаровал Джексона. Если публика не желает поддерживать его театр, заявил он, то он, в свою очередь, не желает в нем работать. И в январе 1924 года, несмотря на многочисленные протесты, театр был закрыт. Семь месяцев спустя Джексона убедили изменить свое решение, но за прошедшее время то, что потерял Бирмингем, обернулось для Лондона прекрасным приобретением.

С закрытием маленького, покосившегося здания на Стейшн-роуд (впервые в Англии построенного специально для репертуарного театра) Джексон сосредоточился исключительно на лондонских спектаклях: возобновил “Бессмертный час”, рискнул поставить “Назад к Мафусаилу” Шоу — гигантскую “метабиологическую пенталогию”, обнимающую всю историю человечества, — на что до бирмингемцев отважился лишь нью-йоркский театр “Гилд” (“Вы уже обеспечили жену и детей?” — спросил у Джексона Шоу); затем показал “Жену фермера” И. Филпоттса, которую в течение восьми лет после бирмингемской премьеры упорно отвергали удручающе ограниченные столичные менеджеры. Лондон узнал, чего он был лишен. “Жена фермера” выдержала 1329 представлений.

Для шекспировского дебюта в Лондоне Джексон выбрал “Ромео и Джульетту”. В этой постановке 1924 года обратил на себя внимание молодой актер редкостного лирического дарования, впервые выступивший в значительной роли, — Джон Гилгуд. Мисс Гвен Фрэнгсон-Дэвис превозносили как “идеальную Джульетту”, а на следующий год она добилась триумфа в роли кошечки-царицы в “Цезаре и Клеопатре” Шоу. Седрик Хардвик, скопировав свой грим с бюста в Британском музее, был Цезарем с головы до пят; но, по законам репертуарных театров, за императором в списке его ролей последовали дворецкий в “Новой нравственности” и увенчанный цилиндром первый могильщик в джексоновском “Гамлете” — экспериментальной постановке, игравшейся в современных костюмах. Этот так называемый “Гамлет в бриджах” вызвал множество насмешек, однако шел в 1925 году с августа до ноября, был повторен в Вене и Нью-Йорке и оказал неоценимое влияние на последующие постановки. После того как четыре тысячи человек, прибретя по сниженной цене абонементы, обеспечили Джексону свою поддержку, он согласился вновь открыть Бирмингемский театр, а в начале 1926 года “театральный университет” приветствовал еще одного перспективного ученика — двадцатитрехлетного Ральфа Ричардсона. В это время в Лондоне готовилась к постановке французская мистерия “Чудесная история святого Бернара”, уже снискавшая успех в Бирмингеме. Среди тех, кто проходил прослушивание в “Кингсуэй-тиэтр”, был Лоренс Оливье. Не имея ни гроша в кармане, он, хотя и не умирал от голода на каком-нибудь чердаке, жил, однако, в довольно отчаянных условиях в унылой мансарде на Майда-Вэйл. Честолюбие Оливье жаждало центральной роли, но на его долю выпал лишь незначительный менестрель. Назначенный сначала первым дублером главного героя, он почему-то вскоре стал вторым, уступив место другому молодому актеру по имени Деннис Блейклок.

Было бы вполне понятно, отнесись Оливье к более удачливому коллеге недружелюбно. Однако на деле произошло обратное. Из этой первой встречи в “Кингсуэй-тиэтр” выросла прочная и глубокая дружба.

Премьера “Чудесной истории святого Бернара” состоялась в Лондоне 7 апреля 1926 года. Постановка и особенно игра актеров были оценены исключительно высоко, и только из-за всеобщей забастовки спектакль шел всего два месяца. Менестрель Оливье был персонажем слишком ничтожным, чтобы привлечь внимание критиков. В программе его имя вновь написали неправильно: “Олливье”. Впрочем, гораздо существеннее было то, что он работал достаточно хорошо, и Джексон решил оставить его в Бирмингеме. К этому Оливье и стремился, ибо, бесспорно, в Англии не было лучшей стартовой площадки для молодого актера, желавшего построить карьеру на прочном профессиональном фундаменте.

Первое задание Джексона оказалось далеко не из приятных: Оливье отправили в загадочное место, именуемое Клэктоном, где надо было заменить одного из исполнителей валлийской комедии, которую после бирмингемской премьеры повезли по провинции. Этот непритязательный фарс играл состав, поражающий сегодня своим великолепием: Седрик Хардвик, Ральф Ричардсон и Оливье, три будущих “сэра”. Хардвик, вступивший в труппу в 1922 году после семилетней военной службы во Франции, был признанной звездой бирмингемского театра. На Ричардсона, не проработавшего еще и года, уже смотрели как на многообещающий талант первой величины.