— А Последняя Милость не настолько часто бывала в твоих руках, чтобы на ней остался твой отпечаток. Возможно, Ашиану удалось бы распознать остаточный след моей или твоей души, который мог остаться на артефакте, но…

Я уловила эмоциональный отголосок мстительного удовольствия, испытываемого подселенцем при этих словах. Если Альд сам использовал Последнюю Милость, чтобы упокоить Килира, то…

—…если и остался, то был стерт душой самого Килира.

…я его удовольствие разделяла целиком и полностью. Хоть и не особенно была этому рада.

Переодевшись, я с сомнением посмотрела на мокрое потрепанное платье, оставшееся на полу там, где я его cбросила. Останки совести и зачатки аккуратности требовали от меня поднять одежду и определить для нее более подходящее место, раз уж приведение ее в порядок не входило в мои планы. С тихим шипящим вздохом я наклонилась и, взяв за край эту огромную мокрую тряпку, повесила ее на на спинку стула. Кровать мне еще понадобится сухой.

— Странно, что никто не спросил, где меня носило и почему я вернулась такой потрепанной.

— У них была более важная тема для обсуждения, — сухо ответил Альд.

— Да и в целом плевать им на меня, я так понимаю.

— А с чего вдруг должно быть иначе?

Действительно, с чего вдруг… Они же знают меня всего-ничего. И хотя умом я понимала, что они мне — чужие, как и я — для них, это все равно было немного обидно. К этой внезапной обиде прибавилось ощущение холода в ногах: увлекшись мысленным разговором, я даже в воздух не поднялась после переодевания — все еще стояла на голом полу босиком. Впрочем, исправить это было легко. Раз уж предстояло медитировать — лучше делать это с комфортом на кровати.

— Это нормально. Они и так относятся к тебе лучше, чем могли бы. Учитывая то, что на данный момент для тебя выгоды от принятия в род Суар куда больше, чем для них. Но похоже, что тебе понемногу начинают доверять. По крайней мере, иной причины, почему тебя привлекли к попытке удержать Сата, я не вижу. Это было довольно неожиданно, как по мне.

— Я тоже этого… не ожидала, мягко говоря. Может, подумали, что раз я умудрилась поладить с Мэбом, то найду подход и к его дяде.

— Может быть… — протянул подселенец, и в его голосе мне послышалось сомнение. — Или же тебя попытаются выставить виноватой перед главой рода, когда тот узнает об этой самодеятельности.

— Зачем? Он что, не знает Сата и не догадается, чья это затея?

— Догадается, думаю. Но показательно будет то, что ты его поддержала, а не попыталась остановить. Это может иметь далеко идущие последствия… Мол мало одного… сорвиголовы, как выразилась твоя тетушка, так еще и ты туда же. А ведь такой воспитанной, скромной и уравновешенной казалась поначалу…

— Опять начинаешь размышлять?

— Я и не прекращаю этого делать вообще-то.

— Обычно ты это делаешь молча.

— Зато теперь ты представляешь мои ощущения во время своих мысленных метаний.

— Я и так это прекрасно представляю, — пробурчала я. — А ты все грозишься научить меня закрывать свои мысли, но как-то дальше угроз дело не идет.

— Попозже.

— Ага, как всегда. Интересно, когда это попозже наконец-то наступит?

— Тебе сейчас куда важнее восстановиться после сульфетума. Один из его побочных эффектов — недолгое ослабление после пикового состояния. Учитывая то, что буквально через несколько часов ты можешь оказаться на передовой…

— Ага, значит, я не зря ожидала похмелья.

— Если сравнивать ощущения… То да, похоже.

— Но я ничего такого и не чувствую.

— Зато я чувствую.

— С чего это вдруг?

— Потому что с момента наступления нашего условного равноправия я разделяю все твои ощущения. И не всегда они делятся поровну.

— И как оно?

— Сомнительное удовольствие, знаешь ли. И оно станет еще более сомнительным, если ты не потратишь оставшиеся полчаса на медитацию.

— Да поняла я, поняла, сейчас. Но можно сначала еще один вопрос?

Подселенец издал свой привычный, бесконечно терпеливый вздох.

— Какой?

Я подождала пару секунд, чтобы собраться с духом. Потому что, если мои подозрения вдруг окажется верны, ответ Альда имел все шансы мне не понравиться.

— За что ты все-таки извинялся?

— За то, что не увидел ловушку и не смог с первой попытки из нее вырваться, — ровно ответил подселенец, — что поставило под угрозу перспективу нашего совместного существования.

Ответ звучал настолько сложно, гладко и заученно, что я отчетливо поняла — Альд врет. Хоть он и тот еще любитель винить себя за всякое, но привычки извиняться за неподвластные обстоятельства у подселенца не было точно.