Кто-то из вюгарлинцев сказал, что мои сестры живут в деревне Гамзали, что на берегу Хакари-чая, неподалеку от Чайлара. Когда аксакалы села узнали, что мы собираемся туда, то стали наперебой нас отговаривать:

— Что вам там делать? Здесь намного лучше, чем там. — И дельный совет дали: — Пусть сын поедет за сестрами и привезет их.

Отец тут же согласился, но мать расстроилась: видимо, она не хотела, чтобы я уезжал один в такую даль.

Отец уловил беспокойство матери и заметил:

— Что ж, Будаг, слава аллаху, уже взрослый парень, он, думаю, справится.

Я согласился, и матери ничего не оставалось, как сказать:

— Что ж, поступайте как знаете, а своих дочерей я должна непременно увидеть, истосковалась душа! — И всхлипнула.

Мне предстоял путь в Чайлар, откуда совсем близко до Гамзали. Я должен был узнать, как там наши устроились и есть ли смысл ехать нам туда. Или же уговорить всех переехать к нам.

Решение ясное и разумное: или им сюда, или нам к ним.

Как и везде в мире, и в Горадизе жили — наряду со всякими — хорошие люди, и двух из них не могу я не вспомнить.

Человека, в чьем саду стояла наша лачуга, звали Ибрагим-киши.

Почему-то принято считать — об этом не раз говорили у нас в Вюгарлы, — что бездетные люди скупы и завистливы. Ибрагим-киши не имел детей. Трижды женился в надежде, что жена родит ему сына, но мечтам не суждено было сбыться. Однако несчастье не сделало его менее щедрым и добросердечным. Он рад был помочь каждому, кто испытывал в том нужду. Вот и нам помог — пустил жить на свой участок.

С первой минуты нашего знакомства он называл меня «сынок», отцу говорил «брат», а матери — «сестра».

Не прошло и недели, как Ибрагим-киши зашел однажды в нашу лачугу и заговорил с отцом:

— Деде-киши, ты видишь — у меня хороший плодоносящий сад, большой огород. В этом году аллах послал нам щедрый урожай. Я один со всеми делами никак не управлюсь. Если ты мне поможешь, то и сам заработаешь, и мой труд не пропадет даром. — Кивнув в мою сторону, он добавил: — А паренька мы устроим к русскому врачу, будет у него толмачом. Врач по-нашему говорить не может. Ну а сестра Нэнэгыз вместе с моими женами займется хозяйством. Что ты об этом думаешь?

Лицо Ибрагима-киши сияло добротой и чистосердечием. Отец улыбнулся:

— А что тут можно еще думать? Предложение для всех выгодное, спасибо тебе.

Ибрагим-киши не стал уточнять, что надо будет делать отцу, а предложил пойти с ним: все покажет на месте. Выходя из нашего жилища, он повернулся ко мне:

— Будаг, вечером я поведу тебя к русскому доктору.

Мать, как и всегда, прежде всего взялась навести порядок в домике: замесила песок и глину, замазала дыры, щели, залатала дверь, спросила известку и побелила домик и снаружи, и внутри. И домик уже нельзя было отличить от других. А потом пошла к роднику помыться.

Хозяева дали нам для воды высокий тяжелый медный кувшин. И мать попросила меня пойти к колодцу.

Горадиз нравился мне, а больше всего в нем — его вода. Мы брали ее из колодца, что рядом с нами (был еще один колодец), и вода в нем — чистая, ледяная и вкусная. В этой стороне Карабаха Горадиз — самое большое село. И красивое. И еще — чистое. Похожее чем-то на наш Вюгарлы. И здесь было две мечети и пять-шесть лавок, в которых всего было вдоволь.

А по вечерам, после целого дня трудной работы в поле или в саду, молодежь собиралась повеселиться: пели, плясали, играли, шутили. «Что ж, — думал я, — войдет в колею наша жизнь, и я тоже буду ходить вместе со всеми поиграть и пошутить. Детство мое было безрадостным, в отрочестве я знал только труд, может, молодость будет счастливой?»

Когда, наполнив кувшин, я шел домой, то мать неизменно выходила встречать меня, и в ее глазах я видел тоску: она думала. Я уже не однажды затевал разговор о моей поездке в Чайлар и Гамзали, но каждый раз возникали какие-то непредвиденные обстоятельства: то с арбой туго, то помочь надо Ибрагиму-киши, то еще чего. Тосковала не только мать; и отец часто выглядел грустным, хотя жизнь наша как будто налаживалась. Но что сделать, чтобы развеять их грусть?

Мать подошла ко мне, чтобы помочь снять с плеча кувшин.

— О аллах, какой он тяжелый! — воскликнула. — Как же ты несешь его, Будаг?

Но я понял по ее голосу, что мать рада, что я окреп и стал сильным.

Потом она налила воду в пиалу и выпила.

— Ух какая холодная! Не сравнить с колодезной в Учгардаше, а с водой из арыка Алимардан-бека и вовсе. Ту и пить не хотелось!

— Ну как, мама, нравится тебе здесь? — ухватился я за ее мысль.

Она улыбнулась:

— Если конец будет добрым, то начало хорошее.

— А ты сомневаешься, каким будет конец?