— Молодец! — похвалил я Керима.

— А изменившего друга надо забыть! Ты не согласен?

Керим мне очень нравился: и умен, и сметлив, и предан.

— Керим, — спросил я его, — а где ты учился?

— Три года у моллы, — вздохнул он тяжело, — когда еще мама была жива. — И умолк.

Я подумал, хорошо бы нам с Керимом вместе учиться! К сожалению, если времена не изменятся, оставаться нам с ним пастухами.

— Ты мне зубы не заговаривай! — сказал вдруг Керим. — Доставай из сумки свои хваленые лепешки! Я буду есть, а ты, чтоб не завидно было, погляди на фаэтон, который проезжает по дороге, а в нем люди в погонах, сверкающих на солнце.

Действительно — фаэтон, а в нем люди. Одного я тотчас узнал — это же Гасан-бек! Решил было побежать за фаэтоном, но оставил эту затею: во-первых, он советовал держать в тайне наше знакомство, а во-вторых, вечером я все узнаю, когда пригоню скот.

Вытащил лепешки и протянул их Кериму.

— Мама моя пекла такие, — проговорил он задумчиво. А как распробовал на вкус, покачал головой в блаженстве. — Вкусно как! Кто пек?

— Мама.

— То-то я говорю, как вкусно! Да, счастливец ты, Будаг, живешь с отцом и матерью! Цени это!.. — И, съев лепешку, продолжил: — Я не ропщу, но мачеха — это тебе не мать! Мать и отругает — не больно. А эта слово не так скажет, а уже обидно! — Остальные лепешки он сунул себе в карман. Я знал, что это он оставил для сестренок.

А люди шли и шли мимо нас к святилищу Эшгабдал.

— Сколько у людей горя, Будаг, и все ищут утешения, надеются, верят, что святилище исцеляет.

И фаэтоны, и арбы, и пешеходы — все двигались по направлению к святилищу. Керим сказал, что существует легенда, будто святилище возвышается над могилами двух несчастных влюбленных. Рассказывают, что дочь богатого бека влюбилась в сына бедняка. Девушку звали Эшг, а парня Абдал. Сыновья бека угрожали Абдалу, чтобы он не виделся с их сестрой. Иначе, предупреждали, убьют. Но, несмотря на угрозы, они встретились однажды в сумерках у этих мест. Эшг прижалась к Абдалу, и никак они не могли расстаться. А тем временем взошла луна, обошла чуть ли не полнеба, братья хватились — нет сестры! Крадучись подошли они к влюбленным. Блеснули при ярком свете луны их стальные кинжалы, но только хотели они изловчиться, чтобы наброситься на Абдала, как свершилось чудо: влюбленные пропали, исчезли! Были здесь, стояли рядом — а уж нет их! А на том месте, где они стояли, алеет роза, а рядом опустила голову фиалка. Вернулись братья домой и рассказали об удивительном превращении. Молва о влюбленных, ставших цветами, идет из дома в дом, из деревни в деревню. На месте исчезновения влюбленных паломники соорудили святилище, а около него со временем возникло и кладбище, где хоронят жертв несчастной любви.

Керим пересказал легенду, и я подумал о том, сколько людей с кинжалами, невежественных или подкупленных, готовы убить человека. Убивают из-за денег, из-за ложно понятой удали.

Сколько на свете козней!.. Я вспомнил Алимардан-бека, который хотел прибрать к рукам хозяйство покойного брата и долю отцовского наследства, доставшуюся Гасан-беку И здесь брат против брата, но, к счастью, пока у него ничего не вышло!

А что задумали учгардашские беки? Убить ни в чем не повинных людей! Ведь они их хотели убрать еще до того, как случился пожар!

А много ли людей, похожих на отца, справедливых и честных? Подумав, я вспомнил Бахшали, потом отца Керима. И еще Гасан-бека, который недавно помог нам избежать опасности.

Говорят, у горы однажды спросили: «Чего ты боишься больше всего на свете?» И гора ответила: «Остаться без опоры!» А есть ли кто, на кого в трудную минуту сможет опереться мой отец? И я решил, что есть такие люди. Достаточно ли их? Я вспомнил и тех, неизвестных мне, кто остался в Баку.

А беки? В маленькой округе их кишмя кишит. Эти Назаровы. Сколько их? Семь? Восемь? И все связаны друг с другом семейными и кровными узами. Да еще опираются на силу закона, который на их стороне. Лишь один среди них достойный — Гасан-бек. Мы потом узнали: когда пристав составлял список подозреваемых в поджоге, ему назвали и отца, но Гасан-бек решительно возразил.

А пока я гнал коров и буйволиц домой. Когда мать обмывала коровам вымя перед дойкой, я заметил — руки у нее дрожат. Это случалось с ней в минуты волнения или расстройства. Отца нигде не было видно. Но на людях я не хотел ни о чем ее спрашивать. Заприметил фаэтон, на котором приехал Гасан-бек, кони переступали ногами, а потом он медленно покатил. Кто был в нем, я не увидел.

Закончив с дойкой, мать вошла в нашу комнату и села рядом со мной. Я молча посмотрел на нее.

— Не пугайся, сынок, но отца нашего арестовали и увезли, — тихо сказала она.

Словно гром прогремел над моей головой.

— Кто арестовал?

— Гасан-бек.

Тотчас отлегло от сердца, но беспокойство не покинуло меня, и я попытался успокоить мать:

— Если так, то можно не волноваться.

— Да? — с иронией спросила она. — Ничего страшного? Как бы не так! Я не уверена, что можно не волноваться! Сам пристав посадил отца в фаэтон и увез.

— А ты говорила — Гасан-бек?

— И пристав, и Гасан-бек!

Я терялся в догадках. Я не мог разувериться в Гасан-беке.

Наверху тихо, будто вымерли все. Никого в доме. Бек и его семья ночуют у Осман-бека.

А днем, когда я пригнал скот на дойку, Мирза Алыш вдруг пустился со мной в откровенность: он, оказывается, очень жалеет Вели-бека.

— Да и как не жалеть? — вздыхал Мирза Алыш. — Все норовят урвать у него кусок пожирнее!.. Прячущихся в его тени, едящих его хлеб тьма-тьмущая, а в смертный час никого рядом не будет, не отыщется человек, который закроет ему глаза и подвяжет челюсть. Что братья, что зятья и шурины!.. Разорят они Вели-бека, пустят его по миру!..