Шрифт:
— Что вы, эфенди!
— Ваш председатель весьма почтенная личность. Я заочно питаю к нему глубокое уважение. Разве человеку следует скрывать, что он служащий?..
— Ничего страшного не случилось, эфенди.
— Не можем голову поднять от бухгалтерских счетов — и вдруг нагрянули ревизоры. Узнал я, что двух тахсильдаров нет на месте, улизнули. Одним словом, голова пошла кругом… Значит, по поводу письма… Хорошо, сынок, сделаю, напишу…
— Продиктуете, эфенди.
— Что?
— Продиктуете…
— А что это значит?
— Не знаю, эфенди. Так сказал председатель.
Бухгалтер сделал пометку «продиктовать».
Секретарь точно избавился от тяжкого груза. Он попрощался и вышел.
Десять лир
•
Это случилось в один из дней, когда мы уже пресытились счастьем быть жителями большого города. Горькие раздумья одолевали домочадцев. От привезенных с собой денег осталось десять лир. Мой восьмилетний сынишка посоветовал:
— Давай, отец, не тратить эти деньги.
— Правильно, будем считать, что их нет, — добавила жена.
— Сохраним как источник надежды.
— Прибережем.
Жена положила красную бумажку в белый платок и туго затянула узелок. Пряча деньги у себя на груди, она приговаривала:
— Положу-ка вас сюда и, если разменяю, пусть Аллах покарает меня! Давайте, дети, и вправду забудем об этих деньгах.
— Забудем! — сказал я.
— Забудем'! — повторила моя дочь.
— Как мы «забудем?» — спросил средний сын.
— А вот так, — ответила дочь, проглотив слюну, — я уже забыла!
Сынишка оглядел всех хитрыми глазами и, подражая сестренке, повторил:
— Я тоже забыл!
Они посмотрели друг на друга и улыбнулись.
— Забудь же, ну! — снова сказала дочка.
— И чего она напоминает, эта девчонка?
— Прекратите наконец, — проговорила с укоризной мать.
Одним словом, предполагалось, что о красной десятилировой бумажке, покоящейся на груди у жены, позабыто.
— Который теперь час? — спросил я.
Трое ребятишек разом кинулись к соседу.
— Три часа, папа!
— Нет, три часа и две минуты, папа'!
— Неправда… Ровно три… Лгунишка.
— Сам ты лгунишка. Разве со старшей сестрой так разговаривают?
— А ты мне не сестра!
— Тогда и ты мне не брат!
— Ха… и не надо, не нуждаюсь!
— Не нуждаешься… А помнишь, когда ты не мог сделать умножение?
— Ну и что?
— Разве ты не умолял: сестричка, сестричка…
— Так это было в прошлом году. Теперь я уже взрослый.
— Да перестань ты… Гадкий мальчишка!
— Сама ты гадкая'!
— Ты гадкий…
— Нет, ты…
— Нет, ты…
— Да прекратите же, — прикрикнула на них мать и принялась сетовать на жизнь.
— Эти дети доконают меня. Нет, они у меня получат. В доме недостаток. И так трудно, а они еще грызутся.
Брат и сестра продолжали потихоньку ссориться. Одеваясь, я следил за ними краем глаза. Гримасничая, они как только могли досаждали друг другу. Мать же, все еще ворча, взялась за штопку носков. Я выскочил из дома.
Стоял чудесный августовский день. Подымаясь по склону из Касымпаша в Тепебаши, я, в который уже раз, начал рассуждать с самим собой и спрашивать себя, не допустил ли я ошибку, переехав в город. Но что было бы, если бы не переехал? Ведь в родных краях на хлеб никак не заработать. Куда бы я ни пришел, в какую бы дверь ни постучал, повсюду от меня старались отделаться: «да… конечно… однако…». Не от хорошей же жизни сменил я свои занятия! Обыкновенный секретаришка обыкновенного Общества, ежедневно убирал помещение, отмеривал пешком не один километр за сбором членских взносов, получал от уважаемых соотечественников — «пылких патриотов» — вместо денег оскорбления, выдавал по первому требованию различные справки о «многообразной деятельности» Общества — и все это за четыре-пять лир в день. Обыкновенный секретаришка! Но этот секретаришка сочинял постановления правления, которое должно было согласно уставу заседать не менее двух раз в неделю, составлял докладные записки о деятельности правления, бухгалтерские отчеты, представлявшиеся в Главное управление, где собирались на заседание от силы три-четыре человека, и то лишь потому, что боялись обидеть кого-то. Секретаришка, который выполнял также работу комитета печати, технического комитета, комитета по увеличению доходов и черт его знает еще какого комитета. Однажды этот секретаришка не сумел угодить начальству и был культурно выставлен…
Кто-то окликнул меня. Я обернулся. Земляк. Лицо загоревшее, толстое, брюхо огромное, пальцы унизаны золотыми кольцами. Не просто земляк, а сын друга моего отца. Правда, в родных краях наше знакомство не шло дальше приветствий, но, встретившись здесь, перед Галатасарайским лицеем, мы кинулись в объятия друг другу. Когда же я узнал, что он — преуспевающий владелец огромного казино в одном из самых чудесных уголков Босфора, у меня промелькнули радужные мысли, вспыхнула надежда. Наверное, такому большому заведению нужен какой-нибудь управляющий, секретарь… человек, умеющий держать в руках перо… На мой взгляд, я был просто создан для такого дела.