— Все просто — нам нужны не обычные шлюхи, а девки поприличней.

— Порядочные стоят подороже. Наценка вдвое.

— Разумеется, с этим — никаких проблем.

— Отлично, синьро, приведу самых что ни на есть порядочных девчонок.

Бармен понимающе кивнул и исчез.

— Что за чушь тут творится? — поинтересовался Мартынов.

— Местные заморочки, — Ленц хмыкнул. — Чем больше на женщине одежды, тем она считается порядочнее и тем дороже с ней переспать. В этом борделе «порядочной девушкой» работает сестра одного из наших парней. Она — и есть наш связной. Зовут Саманта. Сейчас девушек приведут, я для виду выберу Саманту, остальные — хоть кого. Переждем немного в комнатах и начнем действовать по плану.

— Так все просто?

— Просто — не просто… Ты, Мартинес, главное, помни — трахаться с красотками тебе нельзя, а то поймаешь феро.

— Остальным можно?

— Остальным можно, но не нужно. Реводюционер обязан быть стойким.

Эрнесто не обратил на эти слова никакого внимания, Дима Анисимов опять покраснел, а Мартынов пожал плечами.

— Идите к черту, старлей, с таким юмором. Объясните, как должен держаться, чтобы не спалить такой гениальный план?

— Не знаю, прояви смекалку. Притворись пьяным. Или почитай шлюхе стихи.

— Я же должен заикаться.

— А, точно. Ну, тогда почитай с заиканием.

Старлей-допельгангер держался ехиднее, чем оригинальная версия, но Мартынова издевки не задевали. «Будет несправедливо, если и этот Ленц погибнет, — размышлял он, хмуро рассматривая поток голографических звезд, — только не здесь, только не из-за нас».

Бармен между тем вернулся вместе с четырьмя девушками в черных платьях «для коктейля» и в дорогих туфлях. Макияж скрывал настоящие черты лица, превращая их в схожих другом с другом кукол. У всех были блестящие подстриженные до ушей волосы, соразмерная грудь и длинные ноги.

— Вот эту, — сказал Ленц, ткнув пальцев в девушку с самой светлой кожей.

Мартынову досталась «латинамерикай» [латиноамериканка (эсперанто)], на вид чуть постарше остальных.

— Хотите выпить, фраулино?

— Лучше что-нибдуь чуть крепче. Ром, например.

…Она коснулась напитка губами чуть-чуть отхлебнула. На шее у девушки чуть проглядывал старых запудренный шрам — возможно, от удара ножом.

— Я слышала, вы охотитесь нам мятежников, синьоро? — спросила она с деланой улыбкой.

— Я охочусь на тех, кто причиняет зло. Как тебя зовут, милая?

— Розита.

— Красивое имя.

— У вас интересный акцент, синьоро. Очень редкий, такого почти нигде не осталось.

«Девушка слишком наблюдательна для обычной проститутки. Когда я говорю на эсперанто, пробивается русский, а не испанский акцент. Она сказала, что такого почти ни ни у кого не осталось. Раз „почти“, значит, где-то все-таки остался».

— Ты допила свой ром?

— Да.

— Пошли наверх.

Входы в комнаты находились на галерее, куда вела наполовину стеклянная лестница со ступенями словно зависшими в пустоте. Дверь захлопнулась, девушка коснулась кнопки таймера на стене и принялась раздеваться. Выверенным движением через голову стянула черное платье, ткань с шелестом скользнула на пол. Щелкнув застежкой бюстгальтера обнажила грудь с большими темными сосками. Мартынов стоял молча, не реагируя на ее профессионально мнящую улыбку. Выждав немного проститутки нахмурилась, а потом криво улубнулась.

— Так я и знала. Сразу догадалась — ты не клиент.

— Тихо! Не кричи.

— А то что? Убьешь?

— Придется связать тебя и заткнуть рот.

— Связать… Не надо, амиго, лишних трудов. Я знаю, кто ты — мятежник с «Алконоста», из тех парней, которые дружки Саманты.

— Не понимаю, о чем ты.

— Да брось, все ты понимаешь. Бандиты поймали Саманту и продали в шлюхи. Она говорит, что домой возвращаться не хочет, там не нужен лишний рот. Хочет отомстить и помогает боевикам с «Алконоста».

— Вот как… Кто еще знает про Саманту?

— Никто. Остальные девочки — дуры.

— У тебя есть другое имя?

— В борделе — Розита, а на самом деле Мария.

— Держи язык за зубами, Мария. Если кто-нибудь узнает про Саманту, супервиро убьют вас всех. Они не станут разбирать, кто сильнее виноват.

Мариса кивнула и принялась одеваться, застегнула пдатье, но обувать неудобные туфли не стала.

— Ты долго здесь пробудешь? — спросила она. — У нас часы всего на сорок минут.