– Похоже на то. Он не сказал мне об этом. Без сомнения, думал, что я стану насмехаться над его тревогами, как и в предыдущих случаях, когда он пытался убедить меня в окружающей нас опасности. Как жестоко Небеса наказали меня за то, что я пренебрегала его словами! – Взгляд Сайруса следовал за мной, пока я шагала взад и вперёд, полы халата развевались вокруг ног. – Может, мне и удастся немного успокоиться после заверений Уолтера, – продолжала я. – А больше ничего и не остаётся.

– Ложитесь и попытайтесь уснуть, – мягко ответил Сайрус. – И не волнуйтесь. Я готов служить вам всеми своими силами.

Но он был не тем человеком, кто мог служить мне лучше всех.

Излишне говорить, что я не заснула. Я лежала, не сомкнув глаз – как и все предыдущие ночи. Я не металась в постели и не вертелась с боку на бок, считая это непозволительной демонстрацией слабости, но пыталась наметить возможный план действий. По крайней мере, этой ночью я получила новые данные для размышления. Я снова и снова перебирала каждое слово, каждую фразу, даже каждую запятую в этом зловещем письме. И каждое слово, и каждая фраза содержали замаскированные угрозы, тем более страшные, что их оставляли воображению читателя. (Особенно воображению столь же живому, как моё.) Человек, сочинивший подобное – настоящий изверг.

И надменный изверг. Он даже не потрудился скрыть свою национальность: его английский был так же хорош, а синтаксис – столь же элегантен, как мои собственные. Я была уверена, что он не живёт в отеле. Любой мог украсть канцелярские принадлежности из комнаты для писем. Что касается цели, с которой он добивался встречи... Да, рассуждения Сайруса были неопровержимыми. Я полностью разделяла их. Даже если бы у меня хватило совести нарушить слово и предать беспомощных людей в обмен на жизнь мужа…

Ах, Читатель! Вы мало знаете о человеческом сердце, если полагаете, что честь сильнее привязанности или – что холодный рассудок может преодолеть страх за любимого. Если бы в тот момент передо мной возник злодей, требовательно протягивавший руку и державший ключ от тюрьмы Эмерсона в другой руке, я бросилась бы ему в ноги и умоляла бы принять от меня всё, что ему угодно.

Подозрения Эмерсона были логичными, но необоснованными. Письмо превратило их из догадки в уверенность. Извергу требовалось местонахождение Затерянного Оазиса. Но что именно удовлетворило бы его требования?

Карта? ТА САМАЯ КАРТА? Либо он знал о её наличии, либо сделал вывод, что иного варианта нет. Путешествие, которое мы совершили, вело в безводную безликую пустыню, и только сумасшедший рискнул бы отправиться вслед за нами, не имея чётких указаний. Грязный трусливый пёс должен был знать, что мы следовали некоей карте.

Я знала лучше других, что нынче существовал только один экземпляр. Вначале их было пять, и, что ещё более усложняло этот вопрос, в двух чертежах содержались преднамеренные, смертельно опасные отклонения. Я уничтожила свою карту – одну из фальшивых копий Рамзеса. Та, которой мы руководствовались, чтобы достичь оазиса, пропала или затерялась во время нашего стремительного бегства. Копия Эмерсона исчезла ещё до того, как мы покинули Нубию. В итоге осталось две: точная и ложная.

Другая ложная копия принадлежала Реджи Фортрайту. Он оставил её мне, когда отправился в экспедицию в пустыню. По его просьбе я передала карту военным властям вместе с его завещанием, прежде чем мы последовали в пустыню за ним. Предполагаю, что документы были отправлены его единственному наследнику – деду, когда Фортрайт не смог вернуться. Эту копию я не брала в расчёт: того, кто решил бы ей воспользоваться, ждала чрезвычайно иссушающая, продолжительная и мучительная смерть.

Оригинал карты находился ранее во владениях лорда Блэктауэра, деда Реджи. Нынче он пребывал в сейфе Эмерсона, расположенном в библиотеке Амарна-Хауса. Блэктауэр отказался от него вместе с правом на опеку над Нефрет, по решительному настоянию Эмерсона. Я просила уничтожить карту, но Эмерсон переубедил меня. Никогда не знаешь, говорил он, что случится в будущем, и не придёт ли время использовать её.

Пришло ли это время? Во второй – и, рада сказать, в последний раз – моя честность колебалась под влиянием непреодолимой любви. Мне пришлось вцепиться зубами в льняную наволочку, прежде чем разум снова победил.

Я не могла доверять чести человека, у которого её явно не имелось. Равно как он не доверился бы моей. Он не может позволить себе освободить заложника, не уверившись, что сведения, сообщённые мной, точны – но как он узнает это, пока не отправится в путешествие и не вернётся? Я не могла восстановить наш маршрут или вспомнить показания компаса, но не сомневалась, что Эмерсон был способен на это. Он неизменно следовал указаниям компаса. Злодей не нуждался в карте, если бы смог заставить Эмерсона заговорить.

Нет, свидание было уловкой. Нашей единственной надеждой оставалось найти Эмерсона и освободить его до того, как…

Где он может быть? Я чувствовала – где-то поблизости от Луксора. Интенсивный поиск шёл повсюду и не прекращался, но невозможно было проникнуть в каждую комнату в каждом доме, особенно в жилищах иностранцев. Египет пользовался благословениями британского права, провозглашавшего: дом человека – его крепость[128]. Благородный идеал, один из тех, с которыми я полностью согласна – в принципе. Благородные идеалы часто неудобны. Я хорошо помнила историю о том, как Уоллис Бадж вывозил из страны ящики с незаконно добытыми древностями, а полиция ждала возле его дома, не в силах войти, пока не прибудет ордер из Каира. Нам нужен ордер, а для этого у нас должны быть основания. Именно их мои преданные друзья пытались получить – беседуя со своими осведомителями в деревнях, отслеживая сплетни о незнакомцах в городе, расследуя слухи о необычной деятельности, – и я возлагала надежды на их усилия.