– Пэриш, я... я...
– Однако все, что она собиралась сказать, было поглощено поцелуем. Она чувствовала, что гнев ее тает, а конечности наливаются свинцом, пока губы и руки Пэриша упорно колдуют над ней. Поцелуи этого мужчины и умиротворяли, и стирали грань между чувственной свободой и поднимающимся желанием.

– Думаю...
– выдохнул Пэриш, когда нехватка воздуха вынудила их оторваться друг от но друга, - самое время... перейти... в спальню.
– Не сдержавшись, он поднял руку и коснулся ее щеки. Одна ее улыбка и то, как она потерлась щекой об его ладонь, тронули его так, как никогда еще не бывало и никогда не будет.

– В мою или твою?
– поддразнила она его, когда он помогал ей подняться на ноги.

– Не важно, нам давно пора предаться любви в постели.

– Предаться сексу в постели, - уточнила она.

– Естественно, любимая.
– Обняв ее, он спрятал усмешку.
– Как скажешь.

Пэриш пребывал в блаженном состоянии полусна, когда теплая, податливая женщина с ругательствами, каких он прежде и не слышал, выпрыгнула из его объятий и из постели.

"Одновременно!" - цинично заметил тихий внутренний голос.

– Мы проспали! Я опоздала принять!
– Вылетев из кровати, Джина помчалась через комнату, кутаясь на ходу в покрывало.

– Опоздала принять?..
– Его вопрос повис в воздухе, потому что она уже вылетела в холл.

Зажмурившись от яркого солнечного света, льющегося в окно, он снова откинулся на подушку, но через несколько секунд повернул голову к часам на ночном столике. Девять двадцать. Вообще-то нужно встать, принять душ и одеться. Он усмехнулся.

– Почему ты лежишь и усмехаешься как идиот, уставившись в потолок? спросила Джина.

Его ухмылка стала шире.

– Сбрось покрывало, и я скажу.

Она засмеялась и выглядела при этом прелестно.

– Ты всегда вылетаешь из постели, подобно вспугнутой диковатой лошади?

– Господи, как я люблю, когда ты говоришь гадости!

– Тогда возвращайся в постель. Она покачала головой:

– Мне нужно работать.

– Нет, не нужно. Я даю тебе отгул.

Она заколебалась было, потом прошла через комнату и упала ничком на кровать. И совершенно не сопротивлялась, когда он поймал ее и начал целовать.

– С добрым утром, Джина, - сказал он серьезно.

Она улыбнулась:

– С добрым утром.

– А теперь изволь-ка объяснить, почему ты вылетела отсюда несколько мгновений назад так, будто кто-то приложил к тебе раскаленное клеймо?

– Я приняла таблетку. Он нахмурился:

– Ту, которая предотвратит твой распад на дневном свету?

– Ту, которая предотвратит появление крикливого младенца.

– Вот как? А что в этом страшного? Ты, верно, так давно принимаешь их, что уже защищена?

– Более или менее, но в идеале их надо f принимать ежедневно примерно в одно и то же время.

– Это увеличивает эффективность? Она пожала плечами:

– Я только знаю, что принимаю эти таблетки в семь тридцать вот уже в течение восьми лет, и не хотела бы рисковать даже на долю процента. Почему ты нахмурился?

– Это, конечно, не моя область, но разве не вредит непрерывный и долгосрочный прием пилюль женскому плодородию и плоду?

– На этот счет есть масса теорий.

Он хмурился нарочито покровительственно.

– А когда ты захочешь иметь детей, не может возникнуть проблема с беременностью?

– Я не хочу иметь детей.

– Никогда?

– Нет, ну, если бы я вышла замуж за человека, который любил бы детей, то можно было бы подумать об одном ребенке, - уступила она таким безжизненным тоном, что Пэришу захотелось проверить, есть ли у нее пульс.

– Об одном ребенке?
– повторил он.

– Угу. Желательно было бы родить девочку. Если муж будет хорошим отцом, он не станет часами смотреть какие-нибудь спортивные соревнования или отправляться с ночевкой на рыбалку, а это значит, что ребенок будет чувствовать отцовское влияние.
– Тон у нее был совершенно прозаический.
– Я думаю, дети должны появляться только в том случае, если брак чрезвычайно устойчив и материально обеспечен; лишь такой брак предполагает наличие детей, - продолжала она.
– У меня было много проблем с многодетными родителями; много детей рождается из-за легкомысленного отношения супругов к ограничению рождаемости, либо когда они полагают, что это их право, либо потому, что их маленький Джонни нуждается, видите ли, в приятеле.

Пэриш глядел на нее так, будто у нее только что выросла вторая голова. Джина вздохнула, ей было тяжело видеть, как он удивлен.

– А ты сторонник легкомыслия в этих вопросах. Не отрицай, - перебила она, едва он попытался открыть рот, - это читается на твоем лице.

– Я хотел сказать, что ты или не любишь детей, или пытаешься склонить меня к тому, чтобы я не участвовал в приросте населения.

Джина улыбнулась:

– Неправда, что я не люблю детей, просто знаю, что это влечет за собой, и потому, если даже решусь иметь ребенка, обязательно ограничу эти упражнения. Понимаешь, меня не вдохновляют, с позволения сказать, радости круглосуточной заботы о детях.