– А прочие родные от него отреклись, когда узнали, что он крестился, и сменил имя с Соломона на Сергея. – вздохнул реалист. – Ни копейки не прислали! В Москве, на Стромынке у него дядя держит аптеку лавку, так он выгнал племянника взашей, и велел больше на порог не пускать. Как же, выкрест! А ничего не попишешь, всё проклятая черта оседлости, этот позор России! Как бы он ещё смог поступить в московскую гимназию, да ещё экстерном, в последний класс?

– Вольно же ему было баловаться с прокламациями… пробурчал студент. – Нет-нет, я понимаю, дело святое, но хоть прятал бы получше! Сейчас, после того, как новый царь выиграл войну – между прочим, ценой пролитых рек крови наших солдат, которым эти самые Балканы даром не нужны – многие, слишком многие поддерживают тираническую власть, а потому следует быть особенно осторожным. А таскать с учебниками, да ещё и попасться гимназическому надзирателю – как хотите, а это верх дурости!

– Не смей! – срываясь на фальцет, закричал гимназист. – Не смей так говорить! Серёжа считал, что должен раскрыть глаза товарищам по гимназии на расправу с народовольцами-революционерами, а ты…

– И дурак, коли считал. – сказал Аристарх. – Не слишком-то популярная это сейчас тема. Как же: император, одержавший невиданные со времён Александра Благословенного победы, при котором вернули крест на Святую Софию, унизили Османскую империю, создали братское для России, государство балканских славян, да ещё и саму Англию исхитрились победить на море, в их природной стихии! К тому же, не забывай, что отец царствующего императора, царь-освободитель, был убит такими же бомбистами. А твой друг собирался против него народ агитировать – и не где-нибудь, а в Москве, где всякий лабазник мнит себя патриотом, а гимназисты, кто поглупее, как один грезят возможностью сложить голову за престол-отечество, а уж смертному приговору цареубийцам все эти господа хором аплодировали и требовали повторить? Вспомни, ты же сам говорил, что товарищи по классу Серёжу и его сдали гимназическому надзирателю, да ещё и рожу перед этим хорошенько набили!

– И, тем не менее, – не сдавался Матвей, – не будь он сыном еврея-сапожника из-под Винницы, отделался бы исключением! А волчий билет – куда с ним податься? Вот он и не вынес позора…

– И всё равно, стреляться – это не выход! Мог бы найти для револьвера употребление получше! Вот, скажем, инспектор казённых гимназий, коллежский советник Скрынников – редкий негодяй, который, как мне известно, и настоял на волчьем билете.

– А откуда ты это знаешь, Аристарх? – подозрительно спросил реалист. – Остальные слухами питаются, а ты сообщаешь такие подробности?

– Ну… – замялся студент. – Мой дядя – он по четвергам играет у нас в карты, – служит в канцелярии московского градоначальника, по просвещению. Дядя, когда выиграет, всегда пропускает пару рюмок домашней наливки, вот и в тот раз не удержался, принялся рассказывать. Серёжина история наделала много шума. Инспектор, этот самый Скрынников, оказывается, требовал не ограничиваться исключением, а отдать провинившегося под суд, а потом и законопатить на каторгу. Серёже ведь было уже шестнадцать, возраст позволял…

– Семнадцать. – поправил товарища Матвей. – Семнадцать ему было. Но Скрынников – каков палач! Мало ему было опозорить человека, так собирался ещё и ввергнуть в узилище? Недурно было бы напомнить и ему, и всем подобным типам о Вере Засулич! Ты прав, Аристарх, вот на что надо было употребить револьвер!

– Что ты такое говоришь, Матвей! – ужаснулся реалист. Лишать человека жизни нельзя, это смертный грех!

– Это у тебя староверская отрыжка, Коля. – хохотнул Аристарх. – По твоему, народовольцы-террористы тоже непрощаемые грешники, и им назначено гореть в аду? Окстись, ты ведь не в скиту живёшь, а мы не твои родичи-старообрядцы… Тираны должны отвечать за свои преступления кровью, и только так! Вот, недавно мой кузен – он, кстати, тоже учится на юриста, на четвёртом курсе Петербургского Училища Правоведения – привёл замечательную цитату. Постойте-ка…

Студент, покопавшись за пазухой, выудил потрёпанную записную книжку.

– Вот, пожалте: выдающийся немецкий юрист Рудольф фон Йеринг писал: «В борьбе обретёшь ты право своё!» Какая глубокая и смелая мысль! Вы только вдумайтесь: всякий человек должен бороться за свои, природой данные права, а значит – он имеет природное право прибегать к любым орудиям. Ведь противостоящие ему тираны, вооружены, за ними полиция, армия, казаки, суды, виселицы… Ну ничего, найдётся и на них управа!

Гимназист Матвей схватил руку студента и горячо затряс.

– Я с тобой, Аристарх! Надеюсь, и мы сможем внести вклад в святое дело! А ты, Степан? Ты-то с нами?

Реалист-старообрядец замялся.

– Ну… если вы оба, то и я, наверное, тоже. В конце концов, надо же наказать этого мерзавца Скрынникова… Нет такого божеского закона, чтобы человека доводить до того, чтобы он себе в висок из револьвера стрелял. Оно похуже убийства будет этот господин, выходит, толкнул Серёжу на то, чтобы душу свою загубить, ведь самоубийство смертный грех, который теперь никак не отмолить!

– Нам не понадобятся револьверы! – Матвей, опасливо оглянулся и перешёл на шепот. – Помните, я рассказывал о гремучем студне? Так вот, для этого мне нужно….

Спутники гимназиста замедлили шаг, стараясь не упустить ни слова.

Москва.

Воронцовская улица.

Тот же день.

Улица не относилась к числу престижных. Да что там, даже – приличной её не у всякого повернулся бы язык назвать недаром, москвичи позажиточнее старались лишний раз здесь не показываться. И неудивительно: прямо за Спасской заставой размещалась раньше свалка нечистот, а на самой Воронцовской улице – ассенизационный обоз. Лет пять назад на смену им пришла канализационно-насосная станция, и смрадные бочки золотарей заменили ломовики. На улице появились промышленные предприятия – аптечная и табачно-гильзовая фабрики, колбасный завод. Но репутация улицы не улучшилась; обитали здесь по большей части, чернорабочие и мастеровые. А рядом, на Малых Каменщиках угрюмо высилась Московская губернская уголовная тюрьма, или попросту, «Таганка».