И снова всё зависло в равновесии, будто две чаши весов, которыми пользовалась баб Нина, крутятся на ниточке. И снова такая же атака от ящериц, будто ручьи, текущие с горы — петляя стремятся в центр, где стоят брат с сестрой. В этот раз ящеры не сбежали после первой неудачной атаки, они увернулись и попытались ударить, но лишь столкнулись лбами, когда ребята отшагнули в стороны. Тут же два идеально одинаковых удара, но после этого их красивый танец разрушился. Копьё Дрека нашло свою цель, а Лима лишь мазнула лезвием по прочной шкуре.

Равновесие весов разрушилось, и они стали раскачиваться из стороны в сторону, второй удар Дрека промазал, а Лима смогла ранить своего ящера. И те тут же разбежались в стороны, снова кружа. Раны были слишком малы. Пусть бой и шёл в пользу людей, но я уже с тревогой видел, что шансов у них мало.

В этот раз ящерицы не стали разбегаться далеко и, извернувшись, снова атаковали. Через миг я закричал в тревоге и рванул вперёд, но лишь ударился лбом о невидимую преграду. Внизу ящеры схватили зубами ноги ребят и сейчас, тряся головами, растаскивали их в стороны.

Вот теперь я понимаю, почему поднимается стена. Очень тяжело смотреть на такие схватки. Умом то я понимаю, что ничем не могу помочь, да и нельзя. А сердце требует срочно что-то делать, стучит в призрачной груди набатом.

Ребята ещё не сдались, их худые тела мотало из стороны в сторону, но они всё равно находили момент, чтобы ударить копьём. И всё же это был уже конец. Я видел кровь, очень много крови. Брат с сестрой стремительно бледнели, теряя силы и держась только на силе воли, какую сложно представить себе в таких молодых телах. В горле встал тугой ком, и я знал, что это не отец. Дрека и Лиму, будто издеваясь, одновременно отбросили в стороны, а следующий миг ящеры рванули, чтобы впиться в горло.

— Нет! Лима! — закричал Дрек.

— Дрек!

Они тянули друг к другу руки и прекрасно видели момент, когда ящеры разинули пасти. Я не выдержал, по щекам потекли слёзы. И я знал, что они текут и из моих настоящих глаз. Ящеры синхронно сомкнули пасти на шеях ребят. И всё замерло.

Я глотал слёзы, не в силах ничего с собой сделать. В мире смерть всегда ходит с тобой, где бы ты ни был. И люди уже привыкли к смертям, но легче от того не становилось. Смерть близких всегда остра и всегда попадает прямо в сердце.

Мой дух стал стремительно слабеть, конечности стали неметь, и я не сразу понял, что это не от горя. Мне было пора возвращаться в тело, иначе сегодня деревня не досчитается сразу троих. Я ещё слишком слаб. Будь я сильнее — смог бы я предвидеть смерть близнецов?

Вернуться в себя оказалось не так-то легко. Тело будто забыло о том, кому принадлежит, и сейчас изо всех сил сопротивлялось мне. И всё же это было моё тело и через некоторое время, оно будто узнало меня, впустив внутрь и разрешив взять управление.

Собственно, это последнее, что случилось для меня в этот день. Накатило стихийное истощение, которое утянуло меня на глубину, из которой я бы и при всём желании не смог выбраться. К счастью, этой глубиной был всего лишь сон. Я снова проснулся у себя дома, и было уже утро.

— Очнулся, сынок? — рядом с моей кроватью вязала мама. Она была умиротворённой и, кажется, даже радостной.

— Доброе утро, мам, — сухим бесцветным голосом ответил ей я. Это для неё уже прошёл день, а я буквально только что видел смерть близнецов собственными глазами.

— Вечером будет праздник окончания цветения, так что не задерживайся на тренировке, — это звучало так, будто мама хочет, чтобы я побыстрее ушёл.

И я не нашёл ничего, чтобы возразить. Поплёлся через лес на поле. И с радостью вбил себя в состояние пустой головы, танцуя, танцуя, танцуя… Меня неожиданно дёрнули за плечо, и я очнулся, поняв, что солнце уже скрылось за деревьями и вот-вот начнётся праздник.

В горле снова вырос болезненный ком, чуть было не потекли слёзы. Дома, ничего не говоря маме, оделся в праздничную одежду и пошёл к костру. Там уже начали праздничные песнопения, провожая цветение. Я сел в стороне, не готовый ещё веселиться и праздновать. Нутро было проморожено образами мёртвых близнецов, а снаружи люди радовались, пели и танцевали. Чудовищный контраст и ощущение бессильного одиночества.

— Привет! Ты чего такой пасмурный? У тебя ещё не прошло истощение? — подсела ко мне Дора.

— Привет, — я даже не нашёлся, что ответить. Как, чужой их подери, они так быстро справились с горем? Неужели для Доры близнецы ничего не значили?

Я покосился на зеленоволосую девочку и уже готовил гневную отповедь, пытаясь придумать ругательства позаковыристее, но тут заметил за её плечом то, от чего у меня резко расширились глаза. Чуть в стороне стояли те самые близнецы и, как ни в чём ни бывало, болтали с кучкой младших, которые их обступили со всех сторон.