А в письме от 2 мая 1889 года Винсент писал брату:

Информация о «фехтовальной маске и перчатках» в высшей степени интересна. Думается, что именно она способна помочь раскрыть истинное содержание событий 24 декабря 1888 года. Совершенно очевидно, что «фехтовальная маска и перчатки» сами по себе какой-либо функциональной ценности не представляют. Они являются лишь приложениями к основной вещи. В данном случае такой основной вещью являлась фехтовальная шпага. Известно, что Гоген был отличным фехтовальщиком. Из писем Ван Гога и Гогена становится ясно следующее. Направляясь в длительную поездку в Арль, Гоген взял с собой не только принадлежности художника, но и фехтовальные принадлежности, чтобы по возможности поддерживать себя в спортивной форме. Назначение фехтовальных перчаток и особенно фехтовальной маски понятно. Они призваны защитить руки и лицо спортсмена от ударов шпаги или иного оружия противника. Судя по всему, у Гогена было два (полных или неполных) комплекта фехтовальных принадлежностей, поскольку занятие фехтованием требует партнера. Ведь фехтовать самому с собой практически невозможно, а кроме того, в такой ситуации нет необходимости в использовании фехтовальной маски и перчаток. Если исходить из, по существу, документально установленного факта, что у Гогена была шпага (или шпаги), то предположение о том, что ухо Ван Гогу отсек именно он – то ли в ходе «спортивного поединка», то ли просто в порыве гнева – не может показаться слишком фантастичным. А с учетом взрывного и даже агрессивного характера Гогена, его склонности к алкоголю, а также наличия идеологических и бытовых разногласий между художниками, поводов для конфликта было более чем достаточно. Так, в канун трагических событий в письме из Арля, датируемом 13–20 декабря 1888 года, Гоген писал Тео Ван Гогу:

Если телесное повреждение Ван Гогу причинил Гоген, то дальнейшее его поведение – ночевка в гостинице с вполне очевидной целью создать себе алиби, а затем и стремительное и по-иному трудно объяснимое бегство из Арля могут показаться относительно логичными. Столь же понятными будут и настойчивые требования Гогена немедленно выслать ему «фехтовальную маску и перчатки». Даже для вечно сидевшего без денег и достаточно меркантильного Гогена сколько-нибудь серьезной материальной ценности эти предметы представлять не могли. И, напротив, если речь шла о стремлении Гогена как можно скорее заполучить изобличающие его важные вещественные доказательства, то его настойчивость будет вполне понятной и оправданной.

Гоген в полной мере отдавал себе отчет в том, что, исходя из конкретной ситуации, в совершении преступления обвинят именно его. Первоначально так оно и произошло. Однако благодаря молчанию преданного ему друга Гогену удалось выйти сухим из воды. Утверждению лживой версии Гогена о том, что ухо отрезал себе сам Ван Гог, несомненно, способствовал и приступ душевной болезни, поразивший Винсента непосредственно после трагического происшествия.

Винсент Ван Гог. Автопортрет с трубкой. 1889 г.

Если же исходить из традиционной версии о том, что ухо в приступе умопомешательства отсек себе Ван Гог, то поведение достаточно практичного и более того – хитрого и изворотливого Гогена по ряду моментов является необъяснимым. Разумеется, у нас, как и у немецкого искусствоведа Риты Вильдеганс, нет достаточных оснований утверждать, что изложенный нами ход событий является истиной в последней инстанции. Вполне естественно, что это – только версия, но версия, имеющая право на существование. К тому же она значительно в большей степени основана на фактах, в том числе так называемых «уликах поведения» самого Поля Гогена. Утвердившаяся же в искусствоведении и художественной литературе противоположная версия основана исключительно на утверждениях заинтересованного лица, стремившегося вначале уйти от юридической, а по прошествии пятнадцати лет после события – и от моральной ответственности в глазах современников. Вряд ли может серьезно подкрепить эту версию и то несомненное обстоятельство, что в соответствующий период у Ван Гога обострилось психическое заболевание. Ведь факты членовредительства у психически больных людей все-таки встречаются достаточно редко. Поэтому версия о причастности Гогена к отсечению уха Ван Гога представляется нам значительно более убедительной. В то же время сам Ван Гог никогда не обвинял своего друга в причинении ему увечья. Не в последнюю очередь это можно объяснить особенностями характера Винсента.

Судя по новейшим исследованиям, требуют существенного уточнения и финальные события биографии Ван Гога, а именно – обстоятельства его ухода из жизни. Некоторое время назад в данном отношении разорвалась информационная бомба. Один из самых известных американских судебно-медицинских экспертов, являющийся крупнейшим специалистом по огнестрельным ранениям, Винсент Ди Майо привел доказательства в пользу версии, заключающейся в том, что Винсент Ван Гог не покончил жизнь самоубийством, а был убит.

До этого считалось, что художник умер от потери крови в результате попытки самоубийства в 1890 году, когда он якобы выстрелил себе в грудь из пистолета.

В 2011 году американские искусствоведы Стивен Найфи и Грегори Уайт-Смит описали другую версию событий, согласно которой Ван Гога застрелил 16-летний подросток из Франции по имени Рене Секретан. Впервые данная точка зрения была сформулирована в вышедшей в 2011 и 2012 годах 2-томной биографической книге «Ван Гог. Жизнь», над которой соавторы трудились не менее десяти лет, а также в позднее опубликованной статье.

Кроме того, биографы утверждают, что записка в кармане Ван Гога, которую обнаружили после его смерти, была не предсмертным посланием, а черновиком письма к брату художника Тео. В письме Винсент писал о планах на будущее, а всего за несколько дней до смерти он сделал крупный заказ на краски.

В статье, опубликованной в журнале Vanity Fair (Ярмарка тщеславия), Найфи и Смит обратили внимание на то, что «никто не знал, откуда художник мог взять пистолет, кроме того, никто не сообщил о том, что пистолет был найден». Искусствоведы обратились к эксперту-криминалисту Ди Майо с просьбой провести исследование обстоятельств смерти художника и подтвердить либо опровергнуть их версию.

По мнению Ди Майо, весьма известного специалиста в области анатомической, клинической и судебной патологоанатомии, «было бы чрезвычайно сложно выстрелить в эту область тела левой рукой… использование правой руки было бы даже более абсурдно». Также, по словам эксперта, у Ван Гога должны были остаться черные следы от пороха на руке, если бы он стрелял в себя сам, так как в 1890 году в пистолетах использовался именно оставляющий следы черный порох.

Опираясь на описание раны, полученной художником, которое было зафиксировано в медицинской документации, эксперт сделал заключение, что дуло пистолета в момент выстрела находилось не вплотную к телу Ван Гога, а на расстоянии фута или двух (30–60 см) от тела. «Другими словами, он не стрелял в себя», – приводится в статье мнение Ди Майо.