Можно провести параллель между использованием тропов в сочинениях средневековых христианских писателей и композицией приведенного выше описания Вселенной. В изображении св. Дионисия мир представляет собой иерархию сотворенного, подчиняющуюся Творцу. Вечность, незыблемость горнего мира, неживой природы требует особого вида тропов, способных передать неизменность полученных ими при сотворении качеств» [131] . Текучесть, непрочность земного мира отражается в тропах, служащих для украшения повествования [132] . Эта двойственность отражается в тексте сочинений Беды.

Безымянный агиограф, составивший одно из житий Беды, говорит о его творчестве как о путешествии «по тропинкам Писаний» [133] . Вехами на этом пути, облегчающими восприятие глубинных богословских идей, и Беде и его читателям служили различные риторические средства. Наиболее распространенными из них были метафора, антономасия, эпитет, сравнение. С точки зрения риторической теории они родственны между собой: «метафора есть укороченное сравнение» [134] , антономасия может рассматриваться как вид метафоры [135] , эпитет также может быть метафорическим [136] . Произведения Беды — «Житие св. Феликса» (ок. 709 г.), «Жизнеописание отцов настоятелей Веармута и Ярроу» (после 716 г.), «Житие св. Катберта» (721 г.), гомилии (731–35) представляют собой этапы в проявлении риторического мастерства Беды.

Необходимым условием возникновения и существования метафоры является наличие двух предметов, имеющих на первый взгляд разную природу и в то же время объединенных внутренним сходством, которое позволяет перенести название с одного из этих предметов на другой. Эта «двуплановость» метафоры, акцент на разнородности сопоставляемых предметов или явлений определили ее судьбу в литературе Средних веков.

Согласно св. Дионисию Ареопагиту, средневековый человек ощущает постоянное присутствие инобытия в земном бытии, живет, «признавая видимые украшения отпечатками невидимого благолепия, чувственные благоухания — знамениями духовного раздаяния даров, вещественные светильники — образом невещественного света...» [137] . Именно метафора, в которой соединяются план выражения — несхожее — и план содержания — скрытое от глаз подобие, способна выразить эти таинственные отношения между земным и небесным.

Метафоры-символы служат для отражения реалий горнего мира. Обычно они переходят из произведения в произведение. Их неизменность основывается на незыблемости богословских идей, вызвавших их к жизни. Появление новых, авторских метафор-символов возможно, но их новизна не должна вступать в противоречие с традиционностью всей системы образов, связанных с тем или иным богословским понятием, так как эта традиционность восходит к Священному Писанию и является некоей сакральной основой для раскрытия его глубинного смысла.

Явления земного мира соотносятся с метафорами, имеющими изобразительную функцию. Здесь этот троп выступает как художественное средство для создания яркого, запоминающегося образа. Подобные метафоры являются авторскими. В противоположность метафорам-символам их можно назвать метафорами-образами.

В самом начале первой части трактата — «О фигурах» — Беда, перечисляя все известные ему риторические средства, ставит метафору на первое место и говорит о ней как о «первом», «наиболее распространенном» (с. 175) тропе. Глава о метафоре открывает вторую часть трактата — «О тропах». Беда приводит краткое определение метафоры: «метафора есть перенос предметов и слов» (с. 179). Способность этого тропа отображать небесное и земное также отмечается автором. С одной стороны, «этот же троп многообразно применяется и к Богу» (с. 180). Метафорами-символами Бога могут быть птицы, звери, душа человека, проявления эмоций (с. 180). С другой стороны, «и в обыденной речи этот троп является полезнейшим» (с. 180). Примеры, которые приводит Беда, можно отнести к метафорам-образам («нивы волнуются», «виноградные лозы отягчены драгоценными камнями плодов», «цветущая юность», «молочная седина» (с. 180)).

Метафоры можно найти во всех произведениях Беды. С ростом его риторического мастерства эти тропы становятся более необычными и интересными. О многих из них можно говорить как об авторских метафорах.

В творчестве Беды «Житие Св. Феликса» (после 705 г.) является примером максимального отказа от риторических средств. Поскольку материалом для этого жития послужили стихотворные тексты (произведения Павлина Ноланского), Беде пришлось осуществить своеобразный «перевод» с поэтического языка на язык прозы. Подобное обращение с текстом требовало хорошего знания риторики.

Характерным примером замены метафоры в «Житии св. Феликса» является следующий. Павлин, рассказывая о том, как св. Феликса хотели избрать епископом Нолы, пишет: «Felicis nomen totum balabat ovile» — «Феликса имя блеяла вся овчарня» (XVI, с. 481) [138] . В основе метафоры лежит образность Св. Писания. Сам метафорический ряд, в который входит эта метафора, характерен для раннехристианской литературы. Пресвитер является пастырем по примеру Христа — Доброго Пастыря, овцы символизируют его паству. Отсюда собрание христиан, община могут называться овчарней, которая может, хоть и согласно, но блеять. Беда передает это событие так: «Без промедления общим суждением Феликс... избирается на епископскую кафедру» (с. 794). Иногда сложная для восприятия метафора Павлина заменяется на так называемую «стертую» метафору у Беды. Павлин описывает конец гонений в Ноле: «Tempus ut hoc abiit, pax reddita condiditenses» (XVI, c. 481) [139] — «Когда это время прошло, возвращенный мир вложил в ножны мечи». У Беды читаем: «Когда же завершилось это время, буря гонений прошла» (с. 792).

О созданном позже (после 716 г.) «Жизнеописании отцов настоятелей Веармута и Ярроу» нельзя сказать, что оно изобилует риторическими приемами, однако в нем появляются контекстные метафоры, основой которых часто являются тексты Св. Писания.

В «Жизнеописании» встречается метафора, принадлежащая к одной из устойчивых групп метафор-символов, характерных для всей латинской литературы средневековой Европы [140] , а именно, к «воинским» метафорам. Их источником является Новый Завет. «Воинские» метафоры выражают богословское понятие «брани... против духов злобы поднебесной» (Ефес 6:12). Принимая христианство, затем становясь монахом, человек отрекается от сатаны и дает обет «воинствовать» (2Кор 10:3) против него, присоединяясь тем самым к ангельскому воинству. Отсюда — традиционное в раннесредневековых памятниках уподобление монахов ангелам. Например, у Палладия мы читаем о монашеской общине: «Казалось, это был стройный полк ангелов, облаченных во все доспехи...» [141] . Руфин называет монахов «как бы небесным ангельским воинством» [142] .