Приземлился посередине бескрайнего болота. Чтобы не утонуть, собрав последние силы, быстро отстегнул стропы парашюта и по распластанному полотнищу перебрался на кочку.

Сколько довелось просидеть Суворову на этой кочке, он не знал: несколько раз терял сознание. Однажды, как сквозь сон, услышал голоса людей. Чувство опасности мгновенно обострило слух, и тогда он уловил русскую речь, понял, что ищут его. И откуда появились силы! Суворов вскочил, закричал: «Я здесь! Идти сам не могу!..» Хотел еще что-то сказать, но не хватило воздуха. Широко раскрыл рот — оттуда… хлынула кровь.

Нашли Суворова красноармейцы, наблюдавшие за воздушным боем между «петляковым» и немецкими истребителями. Они бережно уложили летчика на парашют и доставили на фронтовой командный пункт. Там Суворов передал командованию результаты разведки и снова впал в беспамятство.

На другой день летчика завернули в тулуп, обули в валенки и уложили на телегу. Возница при медсанбате дед Назар повез его в прифронтовой госпиталь. Они ехали по проселочной дороге, которая проходила параллельно железной дороге Бологое — Асташково. Самолеты противника, постоянно бомбившие эту стратегически важную ветку, не поленились несколько раз обстрелять и ползущую по соседству с железнодорожным полотном телегу. К счастью, все обошлось благополучно. Сдав Суворова медикам, дед Назар забрал тулуп, валенки, или, как он сказал, «казенное имущество», и был таков. Эту подробность Суворов запомнил не случайно. Именно из-за отсутствия у него теплой одежды и обуви он так и не смог раньше времени сбежать из госпиталя в родной полк.

В госпитале Суворов пробыл около месяца. Хороший уход, лечение, а главное, горячее желание самого Суворова поскорее вернуться в строй сравнительно быстро помогли встать ему на ноги. Но на душе с каждым днем становилось все тревожнее. Дело в том, что он давно послал письмо командованию разведывательного полка, в котором рассказал о своих злоключениях, и попросил после выздоровления забрать его в Монино. Ответа почему-то не последовало.

Однажды Суворов встретил в госпитальном коридоре бывшего сокурсника по летной школе, а теперь комиссара истребительного полка Хованского. Разговорились, и Суворов попросил его помочь перебраться в родной полк. Тот пообещал. А через три дня Хованский сообщил, что с ближайшего аэродрома в подмосковный городок Раменское полетит военно-транспортный самолет и что экипаж согласен взять Суворова с собой. Оформив необходимые медицинские и другие документы, Суворов отправился на аэродром.

В Раменское транспортник доставил его без каких-либо осложнений, но вот дальше, по пути в родной полк, Суворов хлебнул лиха. Добираться пришлось в кузове попутной грузовой машины, а на летчике был комбинезон да госпитальные тапочки, голова совсем не прикрыта. И все это в жестокий февральский мороз.

Однополчане встретили Суворова с радостью и… недоумением. Оказывается, жене уже отослали извещение о его гибели. Впрочем, командование полка срочно исправило эту ошибку, отправив ему домой телеграмму другого содержания. Наш мастер сапожного дела сержант Сергеев сшил Суворову сапоги. Однако летную амуницию — шлемофон и унты начальник вещевого довольствия старший лейтенант Капонадзе выдавать отказался. Потребовал документы, подтверждающие причину потери этих вещей. Сослуживцы буквально задыхались от смеха, когда он на полном серьезе спрашивал: «Нет, ты скажи, куда же девались твои вещи? Ты жив? Жив! А вещей при тебе не имеется. Не понимаю». Но потом все-таки смилостивился, выдал новый шлемофон, унты, даже перчатки и планшет.

После контузии у Суворова стала сильно болеть голова. Тогда старший врач полка В. Иванов отправил его в летный санаторий, который находился неподалеку, тоже в Подмосковье. Только еще через месяц наш товарищ смог вновь сесть за штурвал «петлякова» и приступить к боевой работе. Надо сказать, что до последнего дня войны Суворову поручались самые ответственные, самые сложные разведывательные полеты и он всегда выполнял их до конца, проявляя при этом редкое самообладание и мужество. Командование полка по достоинству оценивало подвиги летчика. В разное время он был награжден тремя орденами боевого Красного Знамени, двумя орденами Отечественной войны, медалями.

Я знаю, фронтовик Иван Васильевич Суворов трудился в народном хозяйстве и вел активную военно-патриотическую работу с молодежью. Мы, однополчане Суворова, даже и не подозревали когда-то, что этот человек скрывает от нас талант художника. Живописи Иван Васильевич отдавал все свободное время. А об успехах на этом поприще свидетельствует хотя бы такой факт: многие картины Суворова экспонируются в Саратовском краеведческом музее и Музее Военно-Воздушных Сил в Монино.

Накануне празднования 30-летия Победы Иван Васильевич получил волнующее письмо от следопытов Горовастенской школы. Ребята нашли обломки его самолета, а в нем останки еще одного летчика. В искореженном металле удалось отыскать орден боевого Красного Знамени. По номеру ребята установили, что он принадлежит пилоту Суворову. Следопыты приглашали фронтовика приехать к ним в гости.

8 мая 1975 года пионерский отряд со знаменем встретил Суворова на платформе звуками горна. Даже пассажиры высыпали из вагонов, чтобы посмотреть на ритуал встречи фронтовика. А сам Иван Васильевич был тронут до слез.

Недалеко от школы высится пятиметровый солдат с автоматом на груди — памятник воинам, чьи имена были восстановлены только сравнительно недавно. В тот день на мраморной плите появилось еще одно имя — штурмана капитана Вячеслава Георгиевича Короленко. Именно его останки обнаружили в обломках «петлякова» следопыты Горовастенской школы. Посетил Иван Васильевич и то место, где упал его самолет, но ничего вокруг не узнал. Там, где было болото, выросла березовая роща…

Наступление гитлеровских войск летом 1942 года на юге поставило нашу страну в крайне тяжелое положение. Захват богатейших областей Дона и Донбасса, угроза выхода на Волгу и на Северный Кавказ, а в целом переход стратегической инициативы в руки врага — все это диктовало необходимость принять решительные меры для повышения боевитости, стойкости и дисциплины в советских войсках. Именно с этими тревожными за судьбу Родины событиями было связано появление в июле 1942 года приказа Верховного Главнокомандования № 227, известного своей категоричностью: «Ни шагу назад!» Когда политруки, парторги и агитаторы 4-го Отдельного дальнеразведывательного авиационного полка зачитывали его перед строем, лица людей выражали суровую решимость сделать все возможное и невозможное.