Историческая функция церкви ни в коем случае не исчерпывалась помощью в создании феодального общественного порядка. Ее важнейшим достижением, которое стало возможным в значительной мере также благодаря арабам и евреям, была передача примитивной культуре Европы существенных элементов еврейского и греческого мышления. Похоже, будто история Запада около тысячи лет простояла на месте, ожидая, пока север Европы к началу средневековья достигнет уровня развития средиземноморского мира. Когда духовное наследие Афин и Иерусалима стало доступно народам севера Европы и удовлетворило их духовный голод, начала разрушаться окостенелая общественная структура и снова наступил период бурного общественного и духовного развития.

Основами нового развития явились католическая теология XIII–XIV вв., идеи итальянского Возрождения — открытие индивида и природы, идеи гуманизма, естественного права и Реформации. Самое значительное и длительное воздействие на развитие в Европе и во всем мире оказала все же Реформация. Протестантизм и кальвинизм обратились к чисто патриархальному духу Ветхого завета и устранили материнский принцип из своих религиозных представлений. Материнская любовь церкви и Богородицы не простиралась больше на человека. Он предстал одиноким перед серьезным и строгим Богом, чьей милости мог добиться только благодаря абсолютной покорности. Укрепилось всемогущество князей и государства, а их власть санкционировалась Богом. Освобождение от феодальной зависимости привело к усилению чувства изоляции и беспомощности; в то же время позитивный аспект отцовского принципа выразился в оживлении рационального мышления и индивидуализма [336] .

Возрождение патриархального духа с XVI в., особенно в протестантских странах, указывает как на позитивные, так и на негативные аспекты патриархата. Негативный аспект выразился в новом порабощении человека государством и светской властью, во всевозрастающем значении созданных людьми законов и светских иерархий. Позитивным аспектом был дух растущего рационализма и объективизма и усиление проявления индивидуальной и социальной совести. Расцвет естествознания в наши дни — одно из наиболее впечатляющих проявлений рационального мышления, когда-либо имевшегося у человечества. Но матриархальный комплекс в его как позитивных, так и негативных аспектах отнюдь не исчез из европейской действительности. Позитивный аспект данного комплекса, идея равенства всех людей, святости жизни и права всех на свою долю в том, что нам даровано природой, нашел свое выражение в идеях естественного права, гуманизма, философии Просвещения и постановке целей демократического социализма. Перечисленные идеи содержат представление, что все люди — дети матери-Земли, они имеют право кормиться от ее щедрот, быть счастливыми и при этом не обязаны доказывать свое право с помощью определенного рода занятий. Братство всех людей предполагает, что все они являются сыновьями той же матери и имеют неотъемлемое право на любовь и счастье. Из этого представления устранена инцестуальная привязанность к матери. Через господство над природой, как оно проявилось в промышленном производстве, человек освобождает себя от уз крови и почвы, он гуманизирует природу и натурализует самого себя.

Однако наряду с раскрытием позитивного аспекта матриархального комплекса в европейском развитии сохраняется и даже продолжает укрепляться негативный аспект — регрессия в сторону привязанности к крови и почве. Человек, освободившийся от пут средневековой общинной жизни, страшился новой свободы, превратившей его в изолированный атом. Он нашел прибежище в новом идолопоклонстве крови и почве, к самым очевидным формам которого относятся национализм и расизм. Рука об руку с прогрессивным развитием, представлявшим собой смешение позитивных аспектов патриархального и матриархального духа, шло развитие негативных аспектов обоих принципов: почитание государства, тесно связанное с поклонением расе или нации. Фашизм, нацизм и другие формы — самые зримые проявления этой смеси из почитания государства и клана, причем оба принципа олицетворяются фигурой «вождя».

Однако новые тоталитарные системы — ни в коем случае не единственные проявления инцестуальных связей нашего времени. Крушение наднационального мира средневековой католической церкви могло бы привести к более высокой форме «католицизма», к гуманному универсализму, который преодолел бы почитание рода и клана, если бы развитие и дальше пошло в том направлении, как это предполагали духовные вожди гуманистического мышления со времени Возрождения. Однако, несмотря на то что наука и техника создали предпосылки для такого развития, западный мир снова изобрел новые формы почитания клана, то есть предпочел ту ориентацию, которую пытались искоренить ветхозаветные пророки и ранние христиане. На смену феодализму и абсолютизму пришел — с присущими ему связями — национализм, который первоначально был прогрессивным движением. Современный средний человек обретает чувство самотождественности благодаря его принадлежности к нации, а не потому, что он «сын человеческий». Его объективность, то есть его разум, искажена фиксацией. Он судит «чужих» по другим критериям, нежели членов собственного клана. Его чувства по отношению к чужим также искажены. На каждого, кто не является «близким» нам по узам крови и почвы (как они отражаются в общем языке, обычаях, способе питания, песнях и т. п.), смотрят с недоверием, и при малейшей провокации дело может дойти до параноидального безрассудства. Эта инцестуальная фиксация отравляет отношение индивида не только к чужакам, но и к членам собственного клана и к самому себе. Кто не освободился от привязанности к крови и почве, тот еще не вполне родился как человеческое существо; его способность к любви и разуму изуродована, он не переживает ни самого себя, ни окружающих его людей во всей полноте человеческой реальности.

Национализм — это наша форма инцеста, наше идолопоклонство, наше безумие. Его культ — «патриотизм». Мне едва ли необходимо добавлять, что под «патриотизмом» я понимаю такое поведение, которое ставит собственную нацию выше человечества, выше принципов правды и справедливости. Я не имею в виду полный любви интерес к собственному народу, который подразумевает его духовное и материальное процветание и никогда не стремится к власти над другими народами. Как любовь к определенному человеку, исключающая любовь к другим людям, не есть любовь, так и любовь к собственной стране, не включающая в себя любовь ко всему человечеству, — это не любовь, а идолопоклонство [337] .

To, что националистическое чувство имеет характер идолопоклонства, можно продемонстрировать на примере реакции, которую влечет за собой оскорбление кланового символа и которая существенно отличается от реакции на попрание религиозных и моральных символов. Представим себе человека, который в одном из городов нашего западного мира возьмет с собой на улицу флаг своей страны и растопчет его на глазах у прохожих. Если его не линчуют, то можно считать, что ему повезло. Почти каждый его соотечественник был бы настолько возмущен этим поступком, что едва ли был бы способен объективно оценить происходящее. Человек, осквернивший флаг, совершил бы что-то неслыханное: он оказался бы виновным в совершении не просто какого-то преступления, а того преступления, которое не может быть ни прощено, ни забыто. Не такой грубо наглядной, но аналогичной была бы реакция на человека, заявившего: «Я не люблю свою родину», или высказавшегося так в случае войны: «Мне все равно, победит моя страна или нет». Такое высказывание — настоящее святотатство, и кто скажет что-либо подобное, будет чудовищем и презренным человеком в глазах своих соотечественников.

Для того чтобы понять особое качество возбужденного подобным образом чувства, мы хотим сравнить его с той реакцией, которая последовала бы в ответ на чьи-то слова следующего содержания: «Я за то, чтобы убили всех негров или евреев. Я за то, чтобы мы начали войну с целью завоевания новых территорий». Большинство нашло бы это высказывание аморальным и античеловечным. Но решающий момент приведенной ситуации заключается в том, что дело здесь не дошло бы до выражения особого чувства глубокого, неконтролируемого возмущения и гнева. Такая позиция хотя и «плохая», но она не святотатство, она не представляет собой посягательства на «святое». Даже если кто-то пренебрежительно высказывается о Боге, он едва ли вызовет этим такое же чувство возмущения, как то преступление, которое являет собой святотатство, осквернение символа нации. Подобную реакцию на осквернение национального символа легко объяснить тем, что человек, не уважающий собственную страну, демонстрирует таким образом отсутствие человеческой солидарности и социального чувства. Но разве такое же объяснение поведения нельзя дать и тому, кто выступает за войну или за убийство невинных людей, или тому, кто эксплуатирует другого ради собственной выгоды? Несомненно, в безразличии к своей стране отсутствие чувства социальной ответственности и человеческой солидарности проявляется так же, как и в других упомянутых в этой связи действиях, но реакция на осквернение флага существенно отличается от выражения реакции на отсутствующее чувство социальной ответственности в каком-либо ином отношении. Флаг «священен» как символ, он есть символ почитания клана; другие же символы не являются таковыми.