Далее следует сам текст подраздела С, где Гегель будет говорить о немецкой Философии от Канта до себя. Как всегда текст разделен на три параграфа (а, Ъ, с), которые соответствуют трем этапам описываемого диалектического процесса.

a. — Кант и Фихте как идеологи «абсолютной Свободы»;

b. — само-отмена философии Канта и Фихте, заканчивающаяся философской анархией (которая напоминает анархию, предваряющую Террор);

c. — das Gewissen /совесть/ = Якоби, die schone Seele /прекрасная душа/ = Новалис и Шеллинг, das Bose und seine Verzeihung /зло и его прощение/ = Гегель, оправдывающий в своей Этике (подразумеваемой) революционное преступление и завершение Революции (и значит, Истории) Наполеоном (Bose-Verzeihung).

a. Die moralische Weltanschauung /Моральное мировоззрение/ (р. 424–434 /с. 322–330/).

Речь идет о Канте. Имеется в виду только его антропология как составная часть нравственного учения и его «Морализм». Кант — это идеолог Революции (критик Nutzlichkeit /полезности/). Однако Кант рассматривает Природу как независимую от человеческих действий; это остатки языческой космологии, а также Христианства. Этот дуализм (Человек-Природа) — наследие рабского взгляда на Природу (живущий в пред-революционном Мире Кант — еще Раб). Кант не принимает во внимание взаимодействие Человека и Природы: он не видит в Труде средства преобразования Мира, Тем более он не понял ни необходимости появления Наполеона, ни того, что Человек должен построить некое Государство,, дабы достичь совершенства и Удовлетворения.

Befriedigung для Канта — Постулат [110] иначе говоря, Вера. Дальше «надежды» на удовлетворение он не идет (Кант = = Философ Надежды, сугубо христианского понятия).

Кант постулирует гарантии: бессмертие души, существование Бога. В конечном счете Человек у Канта ищет Счастья (Gliick) (потустороннего и в Jenseits /потустороннем/), а не Befriedigung. Таким образом, он никуда не ушел от христианства. Начав с автономии Человека (равнозначной абсолютной Свободе), он закончил его порабощением.

Итак, внутреннее противоречие.

Ъ. Die Verstellung /Перестановка/ (р. 434–444 /с. 330–339/).

Самоотмена кантизма. Кантовский человек не может отнестись серьезно к себе самому (в лучшем случае он — всего лишь действительное и полное исполнение Долга, следовательно, Долженствование как таковое): он — идеолог абсолютной Свободы (которая приводит к ничто — и в идеологии, и в жизни).

Затем наступает время философии Гегеля. Но между Кантом и Гегелем — Романтизм.

с. Das Gewissen, die schone Seele, das Bose und seine Verzeihung /Совесть, прекрасная душа, зло и его прощение/ (р. 444–472 /с. 339–361/).

Гегелевскому «Прощению» (Verzeihung) предшествуют Gewissen Якоби и schone Seele Новалиса и Романтиков.

Процесс превращения теистской антропологии (Кант) в ан- тропотеистскую антропологию (Гегель). Романтик — это кантианец, который понял сам себя: он не может говорить о Боге без лицемерия (Heuchelei). Ему надо бы быть атеистом, но он на это не решается. Но ведь для Романтиков совершенный человек это человек, живущий в согласии с самим собой. Отсюда внутреннее противоречие как в теории, так и на практике.

«Жить в согласии с самим собой» — это и есть das Gewissen (нравственное сознание). Человек — единственная моральная ценность: пусть он только поступает «по совести», неважно как именно, и он уже «оправдан». Но этого недостаточно: такая антропология нежизнеспособна, это не гегелевская антропология. Отсутствует Vermittlung, «опосредование» Действием (Борьба и Труд). В Unmittelbarkeit /в непосредственности/ (в бездействии) и только в ней обретает Романтик свою Wahrheit. И в этом его ошибка. Он превосходит /transcende/ Sein «воспарением духа», но, чтобы быть действенным, это Отрицание должно осуществляться в Бытии (Природа и Государство), быть Действием, преобразующим просто данное (Труд превращает Заблуждение в Истину; Борьба — Преступление в Добродетель. Ср. Введение (р. 33–34): «Das Wahre und Falsche…» /Предисловие (с. 20–21): «Истинное и ложное…»/. Преступление и Безумие, отрицающие Sein, имеют какой-то смысл и «пребывают» (как Aufgehobene /в качестве «снятых»/), только если они сами себя оправдывают, иначе говоря, если благодаря им учреждается такое Государство, в котором они считаются Добродетелью и Истиной и более не рассматриваются как Преступление и Безумие.

Das Gewissen/Совесть/ (р. 445, абзац, на р. 456, 2-я строка /с. 339–354/).

Кантовский Человек еще не пришел к осознанию пост-революционной реальности; первым отдает себе в этом отчет Человек Gewissen /совести/ (Якоби). Но его Сознание un-mittelbar /непосредственно/. Оно не «опосредовано» Действием, а потому есть чистое воображение; это еще не Tun Aller und Jeder /действование всех и каждого/. Революцию принимают, но деятельно в ней не участвуют. Такова позиция яост-революционного Интеллектуала — Романтика. Романтик понимает, что Свобода завоевана Революцией в результате труда и борьбы, и этот результат он приемлет, не приемля средств его достижения (кровопролитная Борьба и Труд всех). Он отворачивается от (пред) — истории этой

Свободы, не хочет знать об усилиях, к ней приведших: он хотел бы «наслаждаться свободой», завоеванной другими, в точности так, как Человек удовольствия (глава V), пользоваться плодами чужого труда.

Его отличие от пред-революционного Интеллектуала из Животного царства (глава V, С, а): пост-революционный Интеллектуал понял, что высшая ценность — это он сам. Но его самостоятельность проявляется не в Действии, а в непосредственной субъективной Убежденности = eigene Uberzeugung (которая целиком зависит от него самого и ни от чего другого). Следовательно, Романтик живет в согласии со своими собственными Убеждениями — какими бы они ни были; и это все, чего он желает (ср. р. 449, 15—16-я строки /с. 343/). Романтический Человек хочет признания, и в этом он прав, но он неправ в том, что хочет получить его «непосредственно», без усилия, без Действования, без Борьбы и Труда. Он не хочет борьбы. Когда он видит, что его Убеждения не признаны другими в качестве Истины, Добра и Красоты как таковых, то ему достаточно, чтобы к ним отнеслись просто как к чьим-то (или именно его) убеждениям (наряду с другими допустимыми), которые иногда могут быть истинными (благими или прекрасными). Так вот, в конечном счете эти убеждения и не отрицают данностей, и не независимы от них, наоборот, они полностью обусловлены наличным бытием (то ли индивидуальными склонностями, то ли традициями: семейными, групповыми, национальными и т. д.; Triebe und Neigungen /побуждения и склонности/ (р. 452, 25-я строка /с. 345/)). Итак, интеллектуал-романтик не претворяет в жизнь своего Идеала, если его Убеждения и «революционны», он все равно бездействует, следовательно… Если они не революционны, если он — «конформист», то зависим от наличного бытия, следовательно… В любом случае он ничего не делает ни для их воплощения, ни исходя из них. [111]