Или лучше скажем так, дабы представить ту же проблему в ее картезианской трактовке: «Феноменология духа» должна дать ответ на вопрос философии, которая верит в то, что она способна прийти к окончательной и абсолютной истине — «Я мыслю, следовательно, я существую; но что это такое Я?»

Картезианский ответ на вопрос философа «Что такое Я?» — «Я — вещь мыслящая» — Гегеля не удовлетворил.

Конечно, он должен был согласиться: «Да, я есмь вещь мыслящая». Но что меня интересует прежде всего, так это то, что я — философ, который может раскрыть окончательную истину, став обладателем абсолютного Знания, т. е. знания всеобще и вечно значимого. Так вот, если все люди — «существа мыслящие», то один я — по крайней мере сейчас — обладаю этим Знанием. Спрашивая себя: «Что ia- кое Я?» и отвечая — «Вещь мыслящая», я, стало быть, ничего в себе не понимаю или понимаю очень мало. i

Я не только мыслящая вещь. Я носитель абсолютного Знания. И Знание это в настоящий миг, сейчас, когда я мыслю, воплощено во мне — Гегеле. Значит, я — не только вещь мыслящая, но и еще — и прежде всего — Гегель. Но что такое Гегель?

В первую очередь это человек во плоти и крови, который знает о себе, что он вот такой. Этот человек, следовательно, в облаках не витает. Он сидит в кресле за столом и водит пером по бумаге. И он знает, что все эти вещи не с неба свалились. Он знает, что они произведены чем-то таким, что называют человеческим трудом. И он также знает, что труд этот имеет место в человеческом Мире, в лоне Природы, частью которой является он сам. И этот Мир присутствует в его сознании в тот самый миг, когда он пишет, отвечая на свое «Что я есмь?». К примеру, он слышит какой-то далекий шум. Но он не только слышит шум. Он также знает, что палят пушки, и что пушки — тоже продукты Труда, произведенные на сей раз для Борьбы не на жизнь, а на смерть с другими людьми. Но и это не все. Он знает: это палят пушки Наполеона в сражении под Йеной. Он, стало быть, знает, что живет в Мире, где живет и действует Наполеон.

Так вот, это и есть то «что-то», чего не знали, не могли знать ни Декарт, ни Платон, ни столько других философов. И не этим ли объясняется то, что Гегель пришел к абсолютному Знанию, к которому тщетно стремились его предшественники?

Возможно. Но почему к нему пришел именно Гегель, а не кто-нибудь из его современников, ведь все они знали о том, что есть такой человек, которого зовут Наполеон? Но как они это знали? На самом ли деле знали? Знали ли они, что есть Наполеон? Разве они его поняли?

Но «понять» Наполеона — не значит ли разглядеть в нем того, кто доводит до совершенства-завершения идеал Французской революции, воплощая его в жизнь? И можно ли понять этот идеал и эту Революцию, не поняв идеологии Aufklarung, века Просвещения? Словом, понять Наполеона — это поместить его в контекст исторической эволюции, взятой в целом, понять целое всемирной истории. Из современных же Гегелю философов почти никто этой задачи не ставил. И никто, кроме Гегеля, с ней не справился. Ибо Гегель оказался единственным, кто смог принять и оправдать Наполеона, т. е. «вывести» его существование из первоначал своей философии, из своей антропологии, из своей концепций истории. Прочим пришлось осуждать Наполеона, т. е. осувдать историческую реальность, и историческая реальность — по этой самой причине — вынесла свой приговор их философским системам.

Не потому ли Гегель — Гегель, мыслитель, вместивший абсолютное Знание, что, с одной стороны, он жил во времена Наполеона, а с другой — был единственным, кто его понял?

Именно это и говорит Гегель в «Феноменологии духа».

Абсолютное Знание стало возможным — объективно, — потому что в Наполеоне и посредством /dans et par/ Наполеона подошел к своему концу реальный процесс исторической эволюции, в ходе которого человек создавал новые Миры и, создавая их, преображался сам. Таким образом, раскрыть /rdvdler/ этот Мир — значит раскрыть Мир как таковой, т. е. раскрыть бытие в завершенной целостности его пространственно-временного существования. И — субъективно — абсолютное Знание стало возможным, потому что человек по имени Гегель сумел понять Мир, в котором он живет, и понять себя как живущего в этом Мире и Мир этот понимающего. Как и любой из его современников, Гегель представлял из себя микрокосм, заключавший в своем единичном бытии завершенную целостность пространствен- но-временной реализации бытия всеобщего. Но только ему одному дано было понять себя ъ качестве этой целостности, дать правильный и полный ответ на картезианский вопрос: «Что такое Я?». Поняв себя посредством понимания антропогенного исторического процесса, который привел к появлению Наполеона и его современников, в его целостности, и поняв суть этого процесса через понимание себя, Гегель открыл свое единичное сознание законченному целому реального всемирно-исторического процесса, и оно заполнило его сознание изнутри. Его сознание сделалось, таким образом, столь же целостным, всеобщим, как и тот процесс, который оно постигло, постигая себя самого, и вот это полностью сознающее себя сознание и есть абсолютное Знание, которое, разворачиваясь связной речью, составит содержание философии, или абсолютной Науки, этой «Энциклопедии философских наук», подводящей черту под всяким возможным знанием.

Философия Декарта недостаточна, потому что ответ, который она давала на вопрос «Что такое Я?», с самого начала был недостаточен, неполон. Разумеется, Декарт немое прийти к абсолютной, гегелевской философии. В то время, когда он жил, история еще не закончилась. Даже если бы он полностью постиг сам себя, он все равно осознал бы человеческую реальность лишь частично, и его система, проистекающая из этого само-понимания, непременно была бы недостаточной и ошибочной ровно настолько, насколько она, как и всякая система, достойная так называться, претендует на постижение полноты /ШаШё/ бытия. Но нужно также сказать, что Декарт, отвечая на свой первый вопрос, — и Гегель объясняет, по каким причинам, — взялся за дело не так, как следовало. И потому его ответ: «Я — мыслящая вещь», был не только слишком общим, но также и ошибочным, ибо односторонним.

Начав с «я мыслю», Декарт сосредоточил все свое внимание на «мыслю», совсем забыв о «Я». А в «Я»-то все и дело. Ибо Человек, и стало быть Философ, это не только Сознание, но также и — в первую очередь — самосознание. Человек — это не только вещь /un etre/, которая мыслит, т. е. раскрывает /revele/ Сущее /l'Etre/ с помощью Слова /Logos/, посредством Речи, состоящей из осмысленных слов. Он также раскрывает — равным образом посредством Речи — и то сущее, которое раскрывает Сущее и которое есть он сам, сущее раскрывающее, которое он противопоставляет сущему раскрываемому и называет его Ich, Selbst, Je, Moi, Я.

Конечно, не бывает человеческой жизни без Bewuptsein, без Сознания внешнего мира. Но для того чтобы человеческое существование было поистине человеческим и могло бы стать философским, нужно еще и самосознание. А Самосознания, Selbst-bewu(3tsein, не бывает без вот этого самого Selbst, чего-то такого, что присуще только человеку, того, что человек раскрывает /revele/, что раскрывает себя /se rdvele/, когда человек говорит: «Я…».