И для такой вот женщины. Женщины больше тепло любят. А она сюда. Ветер. Море, которое по зиме подмерзало, но вокруг острова сохранялась широкая, в пару миль, полоса воды. Даже в самые лютые морозы.

Теплое течение?

Остаточные эманации? Кристаллы имели обыкновение менять мир вокруг. Кто-то когда-то да объяснит.

– Китов еще бьют. Отдельный промысел. А разделывают туши не у нас. Они же ж здоровые. Тут рядом малые островки, там их и разбирают.

До китов Бекшееву дела не было.

– Расскажите. Про остальных. Мне все-таки работать, а я в отличие от вашего…

– Медведя? Да говорите так, привычнее оно.

– Для своих.

– Вы не свой, - она произнесла с убеждением. – Но он не обидится. Медведь в целом не обидчивый. Другой бы давно плюнул на все. А он вот… терпит.

– Где вы познакомились?

– В госпитале. Полевой сперва, а там уже в санитарном поезде ехали. В тылы. Дерьмо этот ваш санитарный поезд, даже если особого значения.

Ну да. Они же одаренные. Все.

А одаренные – особо ценный ресурс. Его надо беречь. И пользоваться. А значит, лечить и возвращать в строй. И Зима это знает. Щека вот дернулась и снова смотрит на дорогу.

Тьма.

Позывной у нее – Тьма. Хотя тоже не очень понятно. Ничего-то темного в ней Бекшеев не видел. Или просто пока не показали? Тоже возможно. Вероятно даже.

– Ну, с Медведем-то чуть раньше… он в подкреплении были. Мы – разведка. Я и Одинцов. Софья… Софью уж не знаю, какой умник вперед услал.

Да, Провидицы – редкость. И ценность. Если не большая, чем аналитики, то сравнимая.

– Там что-то такое, с фактурой связано. Вроде как, чем ближе место, тем четче восприятие. Ну вот… мы, стало быть, втроем… не втроем, больше было. Но… и Медведь в поддержке. Была задача двигаться вдоль линии фронта, особо не высовываясь. Просто сопровождение. Ну а мы с Одинцовым так, на всякий случай. И для локальной разведки. Мы тогда вышли к деревеньке. Как её там…

Она чуть морщится. Но это игра. Не забыла. Никто не забудет место, где его едва не убили.

– Шумилино. Точно. Шумилино. Десяток дворов. И Неман, через который надо переправиться во что бы то ни стало. Вот… аналитическая сводка имелась, но толку-то с нее. Там все менялось очень быстро. Конец войны. Вроде и сил у них нет, но загнанная в угол крыса дерется куда как яростнее.

Зима свернула на боковую улочку.

– К дому ведите, - подсказал Бекшеев. – К моему.

– Уверены?

– Больницы у вас нет.

– Ну… есть флигель. У доктора. Он там особенно тяжелых держит, но по-моему, давно уж никто не попадал. Тут у людей здоровье крепкое.

– И мертвецкой нет.

– Ну… можно в трактир сунуться. У них ледник. Или на фабрику. Артефакты для рыбы держат.

А вскрытие тоже на фабрике? Да и артефакты смажут общую картину.

– Участок ваш я тоже видел, там толком ни места, ни оборудования.

Зима обиженно запыхтела.

– А дом большой. И матушка как раз багажом занималась. Будет рада отвлечься.

Теперь на него посмотрели с недоумением.

– После… несчастного случая она не рискует оперировать живых. А вот с мертвыми управляется отлично. И точно скажет, что с вашим знакомым случилось. Настолько точно, насколько это возможно.

И снова, посмотрели на Бекшеева с сомнением, но спорить не стали.

Как и продолжать разговор, свернувший не туда.

Ничего, он найдет время и для него. Все-таки личные дела и личные впечатления – это немного разное.

Барский Фрол Аксютович. Сорок восемь лет. Мещанин, родом из Менска. Инженер. Уровень дара – средний. Мобилизован в первые недели от начала войны.

Специализация – саперное дело.

Не женат.

Родни не имеет. Не осталось. Мать и братья погибли там, в Менске. Отец остался где-то недалеко, хотя по сей день числится пропавшим без вести. Барин мог бы подать прошение о признании мертвым, но не подает.

Все равно?

Или как прочие спешит отстраниться от той жизни, сделать вид, что вовсе её не было? В нынешней Барин носит чесучевые костюмы и шелковые галстуки. Рубашки его белы. Запонки поблескивают драгоценными камнями, пусть бы и не огромными, но все одно не такими, какие можно позволить себе за жалование жандарма.

Живет на съемной квартире. Платит регулярно. И регулярно же запивает. Впрочем, тихо, и это уже многое.

И… все.

Пожалуй.

У Барского холеное лицо с очень правильными чертами. Он зачесывает волосы гладко, смазывая их воском. Закрашивает седину. И гладко бреется, оставляя лишь тонкую нить усов. Привычки у него своеобразные. Неспешная речь, жесты преисполненные чувства собственного достоинства. И выглядит он моложе своих лет. Такой бы понравился женщинам.

– Эй, - из задумчивости вывел голос Зимы. – Плохо?