Они проходят через Асфоделевые поля и вдоль берегов Коцита спускаются к водам Флегетона. Тёмный чёлн стоит на недвижимой поверхности реки так, будто висит над пропастью, опрокинутой в серое небо — Макария помогает Эос забраться в чёлн и забирается сама.

Они плывут.

Время здесь размывается и останавливается, звуки сливаются в оглушающую тишину, а пространство обманывает взор. Так тихо, что Эос боится говорить, боится, но хочет. И она уже готова обратиться к Макарии, когда Флегетон меняется, воды закипают и очень скоро обращаются булькающей раскалённой лавой, со скал по обе стороны от реки начинают отваливаться камни — они падают в лаву и с шипением исчезают в ней. Эос стойко держится, но всё равно едва не вскрикивает, когда жар и смрад окутывает их со всех сторон. Она жмётся к бесстрастной Макарии, такой светлой и чистой, будто ничто не способно погасить её сияния.

Чёлн замирает у края пропасти, с которого Флегетон пышущим водопадом обрушается в океан лавы. Здесь Макария и Эос сходят на берег и оказываются у входа на лестницу, высеченную в скале и уходящую по спирали глубоко вниз, на тысячи километров, на сотни этажей с темницами — по краям лестницы горят очаги пламени, а из глубин доносятся ужасные завывания Эриний. Макария спускается первая.

Идти недалеко, всего лишь пару этажей вниз. Астрей наказан символически, в его заточении после стольких лет нет никакого смысла, и Аид без сожалений отпускает его. Астрей стоит на тонком перешейке между пропастью и входом в свою темницу — Эос, счастливая, бежит к нему, не замечая в глазах Макарии разочарования. Аида здесь нет. Макария мало с кем разговаривала в царстве Теней, многие её никогда не видели, она приходила редко и исключительно по делу, но в отсутствие Аида именно она занимала место на троне, и именно она была для всех законом и порядком.

— Эос, — голос Макарии стукнулся о каменные стены и взлетел вверх. — Вернуться можно тем же способом, я не стану сопровождать вас.

Эос, выпутавшись из объятий Астрея, испуганно ахнула.

— Мы точно сможем уйти?

— Владыка всегда держит своё слово, — ответила Макария.

Она вернулась на лестницу и спустилась ещё на несколько пролётов, где жар стал невыносим даже для неё. Здесь, в полумраке следующего перехода, она случайно столкнулась с тёмной высокой фигурой — чьи-то руки поймали её за плечи и помогли устоять на ногах.

— Танатос, — холодно сказала Макария, сделала шаг назад и склонила голову, увидев второго мужчину рядом. Наверное, не знай она Танатоса настолько хорошо, ей бы не удалось узнать, кто из них кто.

Второй откашлялся и, пряча улыбку, мелькнул фиолетовой вспышкой, оставляя за собой неловкое:

— Пожалуй, я вас оставлю.

— Макария, — в голосе Танатоса отразилась одновременно нежность, облегчение и глубокая печаль. — Я искал тебя.

— Напрасно. Я всё сказала. Смертной дочери полубога нечего делать рядом с древним божеством. Владыка вернулся, и его законы не следует нарушать, — она прошла мимо Танатоса и встала на первую ступеньку, ведущую вниз. — Кстати, ты его не видел?

— Он в самом низу, — сказал он и устремил на Макарию пристальный взгляд, сверкающий в темноте двумя яркими огоньками. — Если ты не расскажешь, я сам скажу ему. Не думаю, что он будет возражать.

— Он мне не отец. Ему незачем быть снисходительным, а тебе незачем тревожить его этим вопросом.

Танатос усмехнулся.

— Он больше, чем отец, он твой Царь, Макария. Мы оба знаем, что он способен на сочувствие, любовь и сострадание, вопреки слухам... он поймёт.

Макария улыбнулась без всякой радости, откинула упавшую на плечо прядь волос и продолжила спускаться, так ничего и не ответив.

Аид стоял на самом краю пылающей бездны, на нижнем уровне Тартара, где от темниц Титанов вглубь океана лавы уходил каменный выступ. Алые всполохи мерцали в его чёрной короне, обжигающий ветер вздымал полы одежд и невесомой мантии, украшенной золотом, трепал пряди длинных сверкающе-чёрных волос. Аид чувствовал себя странно. Что-то во всём этом было не так, неправильно, непостижимо. Ему казалось, что он снова опаздывает, что его снова опережают на шаг, а то и больше — неясное предчувствие не покидало его. Под ним бурлила лава, слышался грохот, стоны преступников разносились раскатами грома, но в душе Аида царила тишина. Тревожная разрушающая тишина.

Его взгляд изменился, когда он почувствовал её присутствие — она всегда являлась лучом дневного света в вечном сумраке, озаряла сердце и душу сиянием чистоты и надежды, заставляла любые тревоги на время отступить. Аид говорил, что в царстве Теней нет надежды, лишь сожаления, но он лгал — надеждой была она. Самое чистое и невинное, что существовало в этом мире. Его родная дочь. Его и женщины, которую он любил всем сердцем.

— Владыка, — голос Макарии дрожал, когда она обратилась к нему.

— Разве я не запретил спускаться сюда без крайней необходимости? — сказал он, не оборачиваясь.

— Я должным образом не поприветствовала вас после возвращения и не передала дела.

Аид не смог больше стоять к ней спиной и посмотрел на неё. Она была ослепительна, изящна и строга — светлая сторона его сущности и истинное воплощение их с Персефоной любви.

— Я во всём разобрался сам. Ты очень хорошо справилась.

Макария глубоко вздохнула и на выдохе сделала шаг вперёд. Она не понимала, что чувствует к Аиду, но это не было ни влечением, ни любовью — нечто тёплое, уютное, приправленное благодарностью, восхищением и уважением. Макария часто навещала отца Геракла и мать Деяниру в Элизиуме, но они уже не могли ничего ей рассказать и не могли рассудить её чувства. Может быть, Танатос был прав... Аид её Царь, в этом всё дело?