– Вполне возможно. Но, повторяю ещё раз, я не сопротивлялся. Я даже Мие умудрился ничего не сломать, когда делал ей искусственное дыхание и массаж сердца. Ни единого ребра. Потому что знал, что её жизнь тогда зависела только от меня. Я держал всё под контролем.

– А потом сорвался и резанул себе вены. Мы можем, конечно, ходить кругами вокруг этой темы до бесконечности, Кен, но тебе всё-таки придётся сказать, почему ты это сделал. Либо объяснить, что тебя заставило это сделать. Это один из главных вопросов, который должен составить полную, а, главное, правильную оценку твоему нынешнему состоянию.

– Мне сложно это объяснить, док… простите. – Кеннет ещё сильнее нахмурился, ненадолго скосив «смутившийся» взгляд на свои руки, которые слегка немели от всё ещё слишком сильных эмоций и кровоточащих с неиссякаемой болью душевных ран. – Со стороны это действительно выглядит так, будто я в тот момент двинулся кукухой. Тем более, я не сразу это сделал… Я целый час ещё вслушивался или… прислушивался… Но ничего не слышал, как и до прихода Хардинга. Если до его появления я ничего пока не понимал, но после разговора с ним, до меня наконец-то всё дошло. Я понял… что… Мия… мертва… Понял, потому что…

Ему всё же пришлось прерваться, поскольку новый приступ боли оказался для него непосильным. Вернее даже невыносимым. Словно кто-то резанул по лёгким изнутри со всей дури острым кинжалом, а потом сдавил вместе с трахеей мёртвой хваткой, из-за чего у него перехватило дыхание и ненадолго пропал голос. Даже руки заметно задрожали, особенно когда он поднял одну ладонь, чтобы ненадолго прижать пальцы ко рту, а потом очень быстро провести ими по резко увлажнившимся векам.

И тем тяжелее за всем этим было наблюдать даже со стороны. Со стороны доктора Меллона, прекрасно и не понаслышке знакомого с Вудардом. Видеть, как эта недавняя машина смерти под два метра ростом изо всех сил сдерживает слёзы, да и не особо-то скрывает своё истинное состояние полной беспомощности от пережитой (вернее, до сих пор переживаемой) потери… Тут и в самом деле будешь ощущать себя не в своей тарелке довольно долго.

– Потому что ничего больше не чувствовал. – Кен не сразу продолжил, но продолжил. Собравшись с силами, мыслями и несколько раз глубоко вдохнув. Подобные вещи едва ли настолько идеально сыграешь, не будучи при этом профессиональным лицедеем. Но в том-то и дело. Кен не играл. И его сорвавшийся до сиплого хрипа голос – это далеко не актёрский приём.

– Я не чувствовал её, как раньше. И чем дальше это осознавал, понимая теперь, с чем это было связано… тем всё больше и глубже впадал в панику. В какой-то момент я уже начал задыхаться. Пульс, наверное, превысил вообще все допустимые (и недопустимые, к слову, тоже) нормы, а приступ, казалось, только усиливался. Нарастал, с каждой грёбаной секундой или ударом сердца. Я не знал, как это всё прекратить… Как всё остановить… Не видел никакого выхода. А оно всё разбухало, ширилось и напирало… Сдавливало мозги буквально… Как будто меня загнали в карцер… в тесный каменный мешок без окон и дверей, из которого нет выхода и… где очень быстро начинает заканчиваться кислород.

– Вы бы могли попытаться применить одно из тех дыхательных упражнений, которым вас учили на общих терапевтических сеансах. – Меллон понимал, что должен был что-то сказать или не к месту подсказать. Правда, его собственные только что произнесённые слова показались настолько идиотскими и неуместными, что ему впервые стало стыдно за себя самого.

Но, как ни странно, Вудард даже не отреагировал на них, будто вовсе не заметил, как какое-нибудь жужжание пролетевшей только что мимо его уха маленькой мошки.

– Это всё пустые примочки, док. Сколько не дыши и не медитируй, в таком состоянии невозможно совладать с нарастающей паникой. Это как пытаться остановить снежную лавину выставленными вперёд ладонями и криком «Стоп!».

– Поэтому ты решил остановить её с помощью вскрытия вен? Решил, что так будет надёжнее? Ведь ты мог позвать кого-нибудь из полицейских. Попросить их о помощи. Чтобы они вызвали скорую и всё такое…

– А что толку от этого? Они и вызвали, но чуть позже. И необходимую в этом случае дозу успокоительного в меня вкололи. Можете расценивать это, как вам удобнее, док, но… что-то мне подсказывает, что с такими вещами не способен совладать вообще никто. Даже вы. Даже самый бесчувственный социопат. Я не поехал крышей. Я просто не сумел с этим справиться… Оно пыталось меня тогда прикончить и… не удивлюсь, если бы действительно прикончило, не резани я тогда по вене…

– После этого ты сразу успокоился? Когда понял, что вместе с утекающей из вены кровью, очень скоро утекут и все твои мучительные ощущения потери?..

Кен передёрнул плечами, поскольку сложно вспоминать самые тяжелейшие для себя минуты психического срыва. Мозг всё равно избавится от большей части воспоминаний, а может и подменит их чем-то другим, потому что он всегда будет защищаться от того, что способно его убить. Всегда!

– Не знаю… Наверное… Меня ещё долго трясло. Возможно, единственное, что и успокаивало тогда, так это мысль, что очень скоро я засну и уже больше никогда не проснусь.

– Ты и сейчас это чувствуешь? Этот приступ уже повторялся с тобой после того, как тебя выписали из больницы? Ты ведь уже знаешь, что Хардинг не соврал. Диагноз подтвердился. Мозг Мии мёртв, а значит…

– Она действительно мертва. – закончил за дока абсолютно безжизненным голосом Кен, и Меллон невольно оторопел, когда встретился со взглядом абсолютно пустых и… мёртвых зелёных глаз Вударда. – Я знаю… Я знал, что она мертва ещё до того, как меня привезли обратно в Нью-Йорк на вертолёте… вместе с ней… Да… Её сердце билось, и я даже держал её за руку всю дорогу, но… - Кен отрицательно качнул головой. – Я её больше не чувствовал. Уже тогда… не чувствовал… Хотя и надеялся. Точнее, не понимал, с чем это было связано.