– Что это за хрень, Хардинг! – он попытался оглядеться, чтобы определиться в пространстве и как можно скорее добежать до кухонной раковины, но, похоже, попавший на его кожу, в лёгкие и зрительный нерв химикат уже начал вершить над ним своё чёрное дело.

Не то, чтобы он частично ослеп, но картинка перед глазами поплыла очень быстро, даже чересчур пугающе быстро. Как и запульсировало в голове, будто её враз наполнили горячим, почти кипящим воздухом, отупляя и отключая большую часть мозговых зон, отвечающих за общую ориентацию в пространстве. А потом, буквально за считанные секунды, он рванул по венам и артериям вниз, разносясь вместе с кровью во все дальние уголки его далеко не маленького и не хилого тела. Это была одновременно и сильнейшая физическая слабость и что-то намного похуже, парализующее его мышцы не одним лишь характерным онемением.

Казалось, даже комната начала дрожать и переворачиваться. Хотя, скорее, это скрытое воздействие вещества, усиленное парами алкогольного опьянения, добралось до нужного участка мозга, отвечающего за равновесие тела в пространстве и за баланс центра тяжести.

– Пришлось немного превысить дозу. Поскольку, чтоб завалить подобную тебе тушу, Кен, для этого, увы, приходится идти практически на крайние меры.

– Чем… ты… в меня… - чем дальше он пытался произнести хоть что-то, тем труднее ему это давалось. Голос, казалось, и вовсе начал пропадать, переходя со звериного рычания в непонятый бессвязный хрип. А потом он взял и завалился. Буквально. Потому что пол под его ногами банально заскользил куда-то в сторону и начал переворачиваться вместе с квартирой.

– Тише-тише-тише. – зачастил Хардинг. – Всё хорошо. Не сопротивляйся, Кен. Ты всё равно с ним не справишься. Он тебя сильнее. Намного сильнее.

Кто он? Что он несёт?

Но, судя по всему, даже думать для Вударда становилось с каждой пройденной секундой всё труднее и не без дополнительного усилия. А когда он наконец-то открыл глаза, то едва ли поверил в то, что увидел. Хотя, похоже, мозгу уже было попросту плевать на то, верить во что-то или нет. Его серое вещество отказывало вместе с телом и зрением. Удивительно, что со слухом пока ещё было всё в относительном порядке, притом что звуки и голос Хардинга звучали уже не так чётко, а практически на небольшом отдалении. А вот зрение…

– Расслабься, Кен, и получай удовольствие. Ведь это очень ядрёный галлюциногенный наркотик с мышечным релаксантом, который так просто на улице не достанешь. Но приход от него, говорят, просто отменный. Главное, чтобы он попал в глаза и в лёгкие.

Жизнь – это движение! Хочешь выжить – не останавливайся!

Кажется, до него начал доходить смысл данного изречения, но, похоже, было уже слишком поздно. Тот незримый момент, когда он ещё мог двигаться, чтобы как-то преодолеть охватывающую его парализацию каким-нибудь бешеным рывком или метанием по квартире, подобно загнанному в клетку зверем, был безвозвратно упущен. Неслабая доза ядрёного галлюциногена добралась до всех его жизненно важных участков и тела, и мозга, пустив в них свой токсичный яд – как в кровь, так и в нервы. И теперь просто завершала начатое, поскольку организм не сумел запустить выработку адреналина – того самого спасительного адреналина, который должен был действовать, как антидот на воздействие парализующего наркотика.

Но, судя по всему, его перестало волновать даже это. Словно в мозгу и вправду начало что-то переключаться или отключаться, особенно работая над самым большим участком памяти. Он вдруг стал многое забывать или, точнее мало что понимать из происходящего. Хотя не шокировать увиденное и услышанное всё равно не могло. Тем более, когда нагибающийся над ним Хардинг уже окончательно отвел от своего лица руку с обыкновенной респираторной маской и… Кену стало не по себе.

Движения Николаса и до этого выглядели не то что размытыми и будто прерываемыми, как в каком-нибудь старом немом фильме (разве что наоборот, сильно замедленном), казалось, они буквально раздвоились или расслоились. Словно у Ника было как минимум два тела. И второе, то, что скрывалось за более светлым почти чёрно-белым Хардингом, не поспевало с небольшим опозданием за первым. А иногда и вовсе выглядело так, будто эти две фигуры (вроде как в одной общей) начинали совершать абсолютно противоположные движения и действия. Пока один из них тёмной объёмной тенью тянулся куда-то поверх над Вудардом, второй, наоборот, нагибался над своей поверженной жертвой своим жутким чёрно-белым ликом ненасытной смерти. И этот второй заглядывал сверху в слезящиеся и расширенные от неверия глаза Кеннета, улыбаясь чуть приглушённой серым «фильтром» красной улыбкой Джокера, а его собственные едва ли человеческие глазища светились безумием и ярко-бирюзовым цветом.

«Теперь ты мой, Дерек! Весь мой!»

– Я ведь тебе давал шанс, Кен. Пусть и не стопроцентно действенный, но ты всё равно плохо им воспользовался. Не добросовестно и не до конца. Будто намеренно оставил для себя лазейку, по которой вернулся обратно, хотя и непонятно на кой. Никогда не понимал твоего тупого бычьего упрямства. Словно и вправду прёшь напролом, вопреки собственному здравому смыслу.

Первый более спокойный и привычный Хардинг (хотя и не менее пугающий) подхватил с ближайшего дивана диванную подушку тёмно-бордового, почти чёрного цвета и преспокойно подсунул её под голову распластанному на полу Вударду. Наверное, для того, чтобы тот не принялся в скором времени биться затылком о паркетные доски.

Потом глянул на ручные скелетоны от Patek Philippe на левом запястье и совершенно неспешно принялся подниматься на ноги, восставая над поверженным им только что Голиафом во весь свой далеко не маленький рост.

– Знаешь, в чём заключается главная прелесть моей работы, Кен. Ведь мне, в отличие от полиции, даже не нужно никакого ордера или соответствующего документа для того, чтобы тебя забрать, а потом и вовсе запереть в психушку. Правда, хоть какое-то подобие косвенных доказательств твоего неадекватного поведения, конечно, нужно соблюсти, если вдруг они и вправду понадобятся для некоторых заинтересованных лиц. Но, как правило, даже их не особо рассматривают или принимают во внимание после установленного диагноза. Потому что всем, на самом деле плевать, Кен. Когда близкие тебе люди увидят, во что ты скоро превратишься, то тут же сами от тебя и откажутся. Поскольку банально испугаются и не поверят, что это действительно ты. Вернее не прежний ты. Такова природа поведения большинства разумных людей. Всё, что не соответствует привычным нормам и мировосприятию, тут же рьяно отвергается и исключается из общего уравнения нашего цивилизованного общества. Тебя тоже скоро оттуда вычеркнут, Кен. Буквально за считанные дни.

Пока Хардинг всё это выговаривал с абсолютно апатичным выражением лица, его чёрно-белый двойник тоже время от времени проявлялся. Видимо, поэтому Вудард и не смог определить стразу, кто же из них двоих в течении жуткого монолога Николаса надевал на свои ухоженные руки белые то ли медицинские, то ли обычные тряпичные (возможно даже шёлковые) перчатки, какие надевают оценщики антиквариата при осмотре аукционных лотов до начала торгов.

«Ты даже не представляешь, как давно я мечтал тебя выпотрошить, Дерек. А потом провести лоботомию. Без наркоза. По-старинке. Ты ведь знаешь, как раньше её делали? Загоняли большой длинный и заострённый стержень из хирургической стали, похожий на шило для колки льда, над глазом прямо под надбровной дугой. Охренительная операция, я тебе скажу.»