На выходных мы репетировали по шесть часов и я ужасно не высыпалась. Скоро выступление в Альбионе, мы тщательно к нему готовились. Наверное, я так к Новому году не готовилась, как к этому мероприятию. Особенно, когда была бабуля, которая наготавливала почти на роту солдат. Тазы оливье, огромные судки холодца. Нет, все же точно на роту. В итоге все это не съедалось и отправлялось в мусорный бак. Для меня до сих пор загадка зачем это делалось. Столько готовить, чтобы потом выкинуть. Первого января приходили бабушкины подруги, они поклевали, как птички и больше пели, чем ели. Пели они русско-народные. Громко, протяжно, но красиво. Но мне больше всего нравилось слушать бабулю, нее был красивый голос, уникальный слух, собственно по этой причине она и отдала меня в музыкалку. Так что за пропавшей едой грустил только папа. Хотя грустил это мягко сказано. Он возмущался, краснел, сжимал кулаки, хватался за волосы, которые маленькими черными кудряшками росли на его груди.

— Вы что?? Совсем офонарели столько холодца выкидывать!

Но Новый год это самый любимый мой праздник, покруче чем день рождения. Хотя последнее мое день рождение было самым скучным за всю историю. Половину дня мы просидели в очереди к офтальмологу, потому что запись перенести нельзя, а вторую половину дня добирались домой, потому что отцовская Волга заглохла посреди дороги. Уже тогда, почти пол года назад она подавала первые звоночки, что ее пора сдать на металлолом. В общем, машину потащили на буксир, мы поехали в забитой маршрутке. И все это дело происходило летом. Когда столбики градусников зашкаливали от жары, голову пекло, асфальт плавился. Люди в забитой газельке протирали потные лбы, ожидая когда же знойное солнце скроется за горизонтом. Да, день рождения у меня летом, в самый разгар. 22 июля, с одноклассниками не отметить, все разъехались по лагерям, деревням или просто рванули на море. Так что я не сильно расстроилась, когда мы поехали к окулисту. А к линзам я почти привыкла, только снимать неудобно. Вчера долго стояла перед зеркалом, с оттянутым веком. На помощь пришел отец, ловко ткнул пальцем в глаз и достал линзу. Я поражена. Нет ничего невозможного для моего отца.

Ах, да на счёт Альбиона. Мне нужно было платье. Я так думала. Красивое концертное, такое как было у мамы, когда она ходила в театр или надевала на все тот же Новый год.

Хотя вряд-ли Джексон и его коммандос будут в черных смокингах и галстук-бабочках. По тематике нашего выступления больше подходили джинсы, кеды, удобная сайта с капюшоном.

Скорей всего я заморачивалась. А ещё не выспалась. Впервые ненавидела будильник и очень хотела стукнуть его чем-то тяжёлым, например, папиным отбойным молотком.

В итоге мы ужасно много репетировали, выходных у меня не было. Я просыпалась по будильнику и засыпала с почти рассветом. Скопилось столько домашки, что придется догонять на летних каникулах, которые к сожалению будут очень не скоро. Наверное, отец прав. Нужно заниматься чем-то одним и не распыляться. Но как же? Как же моя любимая математика, физика, литература. Тем более в новой школе все учителя классные. Но если только не считать физрука, которого в нашем классе называли «Доктор Шнобель». Да-да, все из-за его длинного носа. К такому позывному я относилась негативно, хотя бы потому что он учил нас бегать, прыгать и прочее. Кстати по прыжкам в длину у меня тоже неплохо получалось. Но это все благодаря Джексону. Если честно физ-ра — это точно не мое. Начиная с того самого момента, когда отец хотел сдал меня на каратэ. У меня очень худые ноги, как палки. Джексон говорил, чтобы кататься на коньках нужны сильные ноги, а для этого нужно прыгать. Его отец каждое утро прыгает на скакалке больше двухсот раз подряд, но он спортсмен, играл за крутой хоккейный клуб, сейчас восстанавливается после сложной травмы, затем хочет уйти из большого спорта и тренировать детей. Поэтому в Канаду они больше не поедут. Останутся здесь. Тем более его мать, которую он обычно называет «истеричкой» родилась и выросла в России и очень рада переезду.

Кстати о Джексоне… Ирина Викторовна попросила передать ему записку. Признаться честно, мне было жутко интересно, что было в ней написано, но я так и не осмелилась ее прочитать. Скорей всего что-то важное.

Я была в раздевалке, натягивала пальто, как ко мне подошла Катя.

— Хай! Ты домой?

— Не совсем.

— Погнали на качели, сегодня погода классная.

— Не могу. У меня домашки полно, еще Ирина Викторовна попросила передать записку.

— Пошли я тогда с тобой сгоняю. Дома скукатища, а на качели ты не хочешь.

— Я не могу…

— Да ладно. Как говорят мои предки, нет такого слова «не могу». Есть слово «не хочу. Тем более вместе веселей.

Я нахмурила брови. Катя все также оживленно смотрела на меня.

— Ну что? Погнали?

Я пожала плечами. Мне казалось, что на мне лежала огромная ответственность, Ирина Викторовна попросила именно меня, а ведь могла попросить и Катю. Но она права лишь в одном. Вместе не так скучно.

— Я знаю короткий путь, — сказала Катя.

Мы вышли из здания школы. Морозный холод обжигал щеки. Руки замерзали и ходить без теплых варежек оказалось плохой идеей. Мне сразу захотелось вернуться обратно. Войти в просторный класс, дотронуться ладонями до горячей батареи и держать до тех пор пока не пойдет пар.

В отличие от меня Катя чувствовала себя бодро. Улыбалась, шутила. Ее синтепоновая куртка была не до конца застегнута, шапка с небольшим помпоном съехала на бок.

— И какой это короткий путь? — спросила я, переминаясь с ноги на ногу. А на юге еще тепло. Бабье лето. Ах, лето… Теплые дождики, золотистые пшеничные поля и ясная синева бескрайнего неба. Когда можно купаться в речке, когда стонешь от жары, когда каждое утро готовишь ягодный фреш или лимонад с листочками поперечной мяты.

— Короче не бывает. Поедем на сорок пятом, он как раз туда ходит, — Катя махнула рукой. — Так что погнали на остановку.

На остановку мы шли долго. Хотя почему долго. Минут десять, может чуть больше, но из-за того что порывистый ветер поднялся еще сильнее, мне показалось, что очень долго. А когда пришли, я скинула рюкзак с плеч и посмотрела по сторонам. Напоминало какую-то промзону. Рядом железнодорожное полотно, старые вагончики, высокий забор за которым виднелась лесополоса. Ни людей, ни прохожих, только огромные фургоны проносились по дороге, а еще виднелись гигантские бетонные трубы, которые обычно бывают на заводах, из них валил серый дым и сливался с хмурыми тучами.