Ненадолго я все-таки поддаюсь панике. А потом, блин, включаю мозг. Ну, как он сожжет кондитерскую? Вместе с людьми, которые там находятся? Не совсем же он идиот. К тому же я в жизни не трогала фото его жены! Это я! Я на фото… А он просто больной. Или слепой. Или обдолбанный. Или – я даже не знаю…

Да и как он до меня доберется, если находится на Шри-Ланке? По крайней мере, об этом свидетельствует геолокация на последнем фото, которое он запостил меньше суток назад. Никак. Пустые угрозы.

Кстати, в том, что я в подробностях изучила профиль своего преследователя, нет ничего удивительного. Был бы он пустым или фейковым, я бы давным-давно внесла его в черный список и выбросила угрозы из головы. Но! У этого идиота десять миллионов подписчиков! Я даже глаза протерла. Как прикажете игнорировать такое?

«Это я на фото! Могу повторить еще раз, если твои мозги настолько отбиты, что с первого ты не запоминаешь».

«Осталось двадцать минут».

«Если ты не перестанешь мне угрожать, я обнародую нашу переписку. А на случай, если ты захочешь ее почистить, имей в виду, у меня есть все скрины».

Трясущимися руками отбрасываю от себя телефон. Со всех сторон нетерпеливо сигналят – давно загорелся зеленый. Экран подмигивает новым входящим. Делаю глубокий вдох. Я все сказала. И больше не собираюсь вступать в переговоры с наяривающим мне козлом.

В конце концов, если он не в состоянии отличить фотографии своей покойной жены от моих – это его проблемы. Мои эсэмэмщики утверждают, что люди охотнее ведутся на рекламу, когда видят, что за человек стоит за представленным продуктом. Вот я себя и показываю. Благо, без ложной скромности, показать есть что. Когда мудак с десятимиллионной аудиторией стоял в очереди за стероидами, я стояла в очереди за красотой.

Парковка у кондитерской сплошь заставлена. Видно, после праздника Первого сентября многие родители решили побаловать себя и своих детей вкусненьким. Самой приходится припарковаться во дворах. Захожу через черный ход. Заглядываю в цех. И убедившись, что там все идет как надо, плетусь в каморку, в шутку именуемую среди сотрудников офисом.

На самом деле гораздо больше я люблю творить. Создавать новые рецепты, что-то пробовать, добавлять, сочетать, казалось бы, несочетаемое… Но пока я не нашла толкового управленца, приходится тащить на себе самую муторную и неинтересную часть работы. С головой ухожу в программу учета, но краем сознания нет-нет да и вспоминаю о том, как было хорошо, когда я пекла свои тортики дома. Очень я скучаю по тому времени. Славные были денечки.

Предвкушение того, что скоро я закончу с формальностями и убегу на производство, несколько поднимает настроение. Вот только откорректирую следующую поставку, и… Свет в каморке гаснет прежде, чем я успеваю рассмотреть, кто ко мне вломился. Я вскакиваю и тут же оказываюсь прижатой к прохладной стене щекой.

– Ну что, попалась? – ухо обжигает чье-то тяжелое дыхание. И я… я цепенею. Цепенею до того, что не могу ни пошевелиться, ни сказать хоть что-нибудь внятное. Перед глазами темнеет, прошлое накладывается на настоящее и проступает отчетливым контуром. Воздуха нет. Хотя в этот раз никто меня вроде не душит.

– Эй! Ты что, язык проглотила? А в переписке такой смелой была.

Я все-таки выныриваю из смыкающегося над головой кошмара и делаю один-единственный вдох. Воздух врывается в легкие с хрипом и бульканьем. В груди огненным цветком распускается боль. Будто сквозь вату слышу, как в дверь стучатся.

– Да что с тобой? Ничего я тебе не сделаю. Только фотки удали. Я же нормально просил.

Одновременно с тем, как до меня доходит сказанное, дверь таки открывается, и включается свет.

– Сара? У тебя все в порядке? – Слышу голос Анечки – моей лучшей баристы. Не оборачиваясь, не хочу, чтобы кто-либо видел меня настолько испуганной, трясу головой.

– П-принеси мне в-воды. П-пожалуйста. Хотя нет! Не уходи… – каким-то чудом нахожу в себе силы оторваться от стены и обернуться. Физиономию напавшей на меня стероидной гориллы надо видеть! Стоит, челюсть на полу. Что? Привидение увидел? Всхлипываю, как ребенок, и, скрестив на груди руки, крепко-крепко обнимаю себя.

– Может, вызвать полицию?

– Нет. Не надо. Мужчина уже уходит. Да? – мой голос все еще дрожит, и сказанное звучит совсем не так, как мне бы того хотелось, но что уж? Я и правда очень напугана. Все внутри колотится. Каждая, блин, клеточка.

– Я… Черт. Охренеть.

– Дверь там! – выпячиваю вперед подбородок в надежде, что тестостероновый псих не заметит, как у меня дрожат губы.

– Офигеть, – будто меня не слыша, повторяет он. И вместо того, чтобы уйти, как было бы сейчас правильно, подходит ближе, поднимает свою лапищу (рукой это вряд ли можно назвать) и касается моей щеки. – О-фи-геть… Ты какую-то пластику сделала? Или… Как?