На другую сторону озера, что тонула в поросли, ходили только на раннюю зорьку порыбачить карасей, или наоборот по темноте — посидеть у костра или уединиться с девушкой. Их на бывшей свиноводческой ферме всегда имелось в изобилии, и у каждой на шее виднелась татуировка рабыни.

— Слышал про песиголовцев?

— Враки это все.

Возле свободной от камыша заводи устроились у костра двое наемников. Тот, что помоложе, едва начал бриться, но уже имел кожаные наручи опытного бойца. Такие позволялось носить только тем, кто защищал хозяина от вооруженных разбойников и проявил себя отчаянным смельчаком. У старшего на груди красовалась толстая золотая цепочка с крестом и широкий перстень с голубоватым камнем.

Пламя костра разгоняло ночную темень. Пожарив на деревянных палочках мясо, они снова набросали на угли дров и степенно, с размеренностью много лет не знавших голода людей, поедали крупные слегка подгоревшие куски свинины, переложенные вареным картофелем и луком.

— С чего бы это песиголовцы — враки? — молодой от удивления перестал есть.

— Враки и все.

— Это Бес-то враки? И Бес, и его Дьявольская сука?

— Дьявольская сука? Это кто такая?

— Ты не слышал про Беса и его Дьявольскую суку?

— Не слышал. Соври, раз уж начал.

Молодой, насколько позволяла поза, приосанился. Рассказать что-то новое командиру, опытному наемнику и бойцу, казалось почетным и необычным. Он даже на миг призадумался. А вправду ли существовала та история, или может приснилась ему, а он теперь уважаемым людям ум за разум заводит? Но нет, история и вправду была, и уж если окажется в конце концов враками, то не его враками, а тех, кто ее ему рассказал.

— Я разное слышал. Люди говорят, что Бес по своей собакой явились прямо из преисподней, и что они — вестники апокалипсиса. Но больше верится в другое. Раньше Беса звали то ли Ржавым, то ли Косым, то ли еще каким Хромым или Кривым. Дело давнее и никто вспоминать не возьмется. Себе дороже выйдет, про Беса разное болтать. Хотя это сейчас его Бесом кличат, да боятся везде, где видели песиголовцев, а тогда…

— Короче, — скривился старший, — любишь ты, Кот, растекаться.

— Не серчай, Бурый, говорить я не умею. Вот дружок у меня был, Звенькой звали его, тот заливался соловьем. Начнет рассказывать, как с утра в лесу гнилую колоду нашел, да домой незнамо зачем притащил, а заслушаешься, словно сказку бает. Хоть записывай за ним, как красиво.

— Короче!

— Короче. Прежде Беса звали Ржавым. Или Косым. Был он парень простой, ничем не примечательный. Разве что рыжий. Так он и сейчас рыжий…

— Короче!

— Работал он у караванщиков в охране, вроде нас с тобой. И вот как-то во время перехода отошел он в лес по своим делам. А в лесу трясина. А в трясине — голова псиная. С ушами. Он за уши эти хвать — и тащит. Надо же псину спасать.

— А она вот так позволила себя за уши тащить?

— С понятием псина оказалась. Терпеливая. Тащит Ржавый, тащит, и чем дальше тащит, тем меньше дальше тащить ему хочется. Потому что под псиной головой совсем не псиное тельце, а целый монстр. Понял мужик, что влип по самые уши, уже по свои, не собачьи, и хотел бросить тянуть. Да только было уже поздно. Собачка его за куртку хвать, аккуратненько так, и смотрит. Отпусти, мол уши, и тащи так, за куртку. Делать нечего, вытащил. А там не собачка, а целый василиск.

— Перекати-поле? — заинтересованно уточнил Бурый.

— Какое перекати-поле? — удивился Кот, думавший, что уж он-то о монстрах знает все, ну или хотя бы больше других.

— Ты что, не знаешь про монстров среди монстров? Чудища, которые настолько страшны и уродливы, что их свои же выгоняют из логовищ. Они болтаются по миру и убивают все, что видят. И вот их в народе называют перекати-поле. Многие говорят, что враки это все. Да только потому, что мало кто встретившийся с перекати-поле выживает. А потому и историй про них рассказывают мало.

— Вот точно! Это про Дьявольскую суку. При виде нее кровь стынет в жилах. Она дышит огнем, и шкура вроде как из чешуек, и светится золотым. Вытащил Ржавый ее из болота, и все, думает, пропал. Будет, значит, собачьим кормом. А она посмотрела на него, обнюхала — и деру. Говорят, шагов по десять у нее прыжки. Раз — и нет. Думал Ржавый, что пронесло. Да только слышит — шум со стороны каравана. Крики, лошади ржут от страха, свиньи верещат.

— Они что, в караване свиней перевозили? — удивился Бурый.

— А то ж.

— Это кто их надоумил через лес свинью везти? Прямая ж дорога волкам в пасть.

— Не знаю. Да только мне рассказывали про свиней.

— И что за свиньи? Какой породы? Откуда и куда их везли?

— Об этом мне не рассказывали.

— Никакого от тебя толку. Ври дальше.

— Весь караван пожрала гадина. В один присест придушила пяток лошадей, три телеги, восемь мужиков и пару бабенок. Хотя кто их считает, этих баб, может и больше ехало. Придушила, наспех поужинала, и одну из лошадок притащила Ржавому, так сказать, в благодарность за спасение. Представляешь, как он обалдел? Псина взяла за холку целую лошадь и тащит ему на ужин.