Делаю шаг вперёд из ванной комнаты.

Тошнота неожиданно подступает к горлу. Машинально разворачиваюсь, открываю крышку унитаза.

Твою мать. Твою мать. Твою мать!

Да нет!

Я просто траванулась!

Ага, чем? Я ничего не ела толком два дня. Хватала кусочками. А сегодня вообще только завтракала. В баре у Инги ничего не пошло.

А это…

Как доказательство для моего сомнения, судя по всему, долбаный токсикоз. И кажется, ничего мне проверять не нужно. Все шесть тестов показывают правильно.

И я даже поняла, где лоханулась.

Сложно не вспомнить, когда одинаковое чувство подступает к горлу, жжётся изнутри и вырывается изо рта.

Клуб, пожар, аптека.

Закуток, в котором меня вырвало. Темно было, и я даже не заметила бы эту таблетку… И не додумалась, дура, что она могла там оказаться. Так хреново было на душе. И состояние не очень.

А сейчас…

Боже мой, что делать?

Выпрямляюсь и чувствую, как дрожат ноги.

Беременна.

Мне, блять, девятнадцать.

Какая беременность?

Вот-вот исполнится двадцать, через месяц.

А что сделает Громов, когда узнает?

Твою мать.

Нельзя. Нельзя.

Он опекун. Всего лишь опекун, с которым мы иногда спали. Мозг в те моменты отключался, а желание захлёстывало в своей мощи.

Да и я подозреваю, что его щепетильность в этом вопросе… не просто так. Детей он не хочет. Да о чём говорить! Я пока не хочу!

Не буду говорить, что не нагулялась! Мне плевать!

Но никогда не могла представить, что в двадцать уже стану мамой.

Это дикая ответственность.

Я себя порой из задницы достать не могу, поскольку слабая и никчёмная. А тут?..

Нет-нет. Я не готова.

На панике нажимаю на кнопку слива и под журчание воды промываю рот. Смотрю в одну точку распахнутыми глазами и пытаюсь придумать, что сделать.

Сказать Эмину?

И что потом? Он пошлёт на аборт.

А разве может быть иначе?

Сплёвываю в раковину, умываюсь прохладной водой.

Ненавижу эти моменты. Бьют по башке, не дают нормально мыслить. И сейчас я не знаю, что делать. Хочется свернуться калачиком на кровати, позвать маму и банально поплакать.

Мамы рядом нет… Она бы подсказала. Помогла бы.

Я одна. И должна решить эту проблему самостоятельно.

Выхожу из ванной, падаю на кровать и смотрю в потолок, чувствуя, как по виску скатываются слёзы.

Ладони неосознанно опускаются на плоский живот.

Решу. Всё решу. Только завтра. Без паники, с чистыми мыслями.

– Я приеду на работу после обеда, – выхожу в гостиную и предупреждаю уже обозлённого на меня Громова. Ненавидит, когда мы опаздываем. И теперь недовольно сверлит взглядом, накидывая белоснежную майку на своё тело.

– Причина?

– Плохо себя чувствую.

Не обманываю. Я прорыдала несколько часов, не зная, что делать. Уснула разбитая, с головной болью и тяжестью в грудной клетке. Проснулась еле-еле. И решила для себя, что делать дальше.

Сейчас, как только Эмин уедет, поеду в клинику.

– Вызвать врача? – хмурится. В его глазах на мгновение вижу искреннее волнение. Но оно тут же скрывается за толщей льда этого человека.

– Нет, не нужно. Выпью таблеток, прилягу, и всё будет «о’кей».

Слабо улыбаюсь. И, не дожидаясь, что он скажет, иду обратно в комнату. Сижу в тишине, слушая, когда он уйдёт.

Через минуту хлопает дверь.

А через пять я уже провожаю его взглядом через окно до машины. Он отъезжает от парковки, и я облегчённо выдыхаю. Не до конца. Но осталось поволноваться совсем немного.

Скоро не придётся трястись, думать, как поступить.

Одеваюсь я в спешке, боясь, что что-то пойдёт не так. Заказываю такси и уже через полчаса стою перед зданием клиники.

Шага не могу ступить дальше.

Уговариваю себя подняться по ступенькам, записаться на аборт.

Поднимаю ногу – а её словно гравитацией тянет обратно.

Сглатываю и не могу ничего сделать с собой.

Блять, Ярослава, решись. Здесь нет ничего такого. Тысячи людей делают это. Ты ведь и раньше пила абортивные. Разве что-то изменилось?

Изменилось.

Тогда во мне была его сперма, а теперь маленький живой организм, который будет расти и дальше. В нелюбви.

Да и если я не сделаю этого… Громов сам меня притащит сюда.