Шрифт:
Я не могу понять этого препода, который посреди лета вызвал ее к себе, дал крупицы времени, а теперь воротит нос и хочет отказаться от Зайки. Разве так делают? Выдернул ребенка с заслуженных каникул — значит будь добр, планируй так, чтобы все успеть. А иначе что ты за препод такой? И вообще провал ученика — это в первую очередь провал учителя.
Моему негодованию нет предела. Если бы этот преподаватель был сейчас рядом, я бы ему все высказала! И вообще бы устроила сладкую жизнь. Он бы у меня мигом забыл, как обижать бедных Заек.
От своих собственных мыслей становится не по себе.
Вот это меня бомбит!
Делаю мысленную пометку завтра же сходить к врачу, и не только встать на учет, но и попросить рецепт на валерьянку. Иначе, если меня так всю беременность будет кидать из слез в состояние боевого хомяка, то я с ума сойду.
Снова всхлип. Еще более жалкий и горестный!
Я не выдерживаю. Боевой хомяк снова выходит в активную фазу. Я решительно выхожу из своего укрытия, намереваясь решить проблему одним махом.
Да гори оно все синем пламенем. Тетка я в конце концов, или просто так?
Зайка меня пока не видит, только горестно вздыхает в трубку:
— Мама ругаться будет. Она и так меня еле отпустила, сказала, что фигней страдаю. А как узнает, что у меня ничего не вышло, так и вовсе житья не будет, — шепчет и шмыгает носом. Со спины вижу, как трет ладонями лицо, — Да как я ей не скажу?! Не могу маму обманывать! Но как подумаю, что она будет на меня смотреть с укором, так вообще жить не хочется.
Это еще что за глупости?!
— Скажет, что я бестолковая, — Зая всхлипывает чуть громче, чем было до этого. Тут же осекается и запрокинув голову, судорожно втягивает воздух, — скажет, что должна сидеть и не высовываться, потому что все равно никакого толка от меня не будет.
— Все у тебя будет! — произношу строго, и племянница, испуганно вскликнув, роняет телефон на пол.
Оборачивается. Глаза огромные — в них слезы, по щекам — сырые дорожки.
— Мила, — она торопливо вытирается, — ты меня напугала.
Пытается улыбнуться, но губы только некрасиво кривятся. Чувствую, что будет выкручиваться, поэтому сразу перехожу к делу:
— Я все слышала. Почему ты не говорила, что у тебя проблемы в универе?
Зоя тут же вспыхивает.
— Я…это…понимаешь…, — пытается найти слова. Не находит и с тяжким стоном опускается на диван. Прячет лицо в ладонях. Ее трясет, как лист на ветру, — я не хотела тебя беспокоить.
— А стоило! — напускаю строгости в голос, — если тебе не хватает времени на завершение работы — надо было просто сказать. Мы бы эту проблему решили. Без дерготни, нервов и слез.
— Да как тут решишь? — всплескивает руками, — мама все равно будет против, чтобы я тут оставалась. Она же не понимает ничего…ей вообще плевать…
— Зай! Не забывайся, ты о матери говоришь. Все она прекрасно понимает и переживает за тебя. Так что звони ей и рассказывай все как есть.
— Смысл? — грустно шмыгает племяха, — я все равно остаться не смогу. Ты беременная, у тебя сейчас забот полно. Я буду вам только мешать.
— Не будешь! — припечатываю и указываю на мобильник, — звони матери.
— Мил…
— Не раздражай беременную тетушку! — сама хватаю ее мобильник с дивана и сую ей в руки, на автомате отмечая, что она его все-таки поменяла, на такой же как был у меня раньше. Просто один в один, — звони немедленно.
Зайка закатывает глаза, но телефон берет. Пытается разблокировать пальцем, но у нее не получается, тогда вводит пин-код. Смотрит на меня исподлобья, но нарвавшись на мой суровый взгляд, с досадой кряхтит и сдается:
— Хорошо.
Я оставляю ее в гостиной разговариваться с матерью, а сама возвращаюсь на кухню. Меня встречает вопросительный взгляд мужа.
— Кажется, я заставила Зайку остаться у нас еще на немного, — виновато жму плечами.
— Зачем?
Я не знаю, что ответить на этот вопрос. Просто в тот момент, мне показалось это правильным, а теперь уже поздно идти на попятный.
Мне еще предстояло переговорить на эту тему с Ниной. Я уже заранее представляла, как будет ворчать сестра, но…
Розовые пони в моей беременной голове перескакивали по сахарно-зефирным облаками и пели ангельскими голосами. Поэтому о Зайке и ее проблемах я забыла уже через пять минут, а потом и вовсе утащила Вадима наверх, потому что на меня напал приступ кошачьей нежности. Мне хотелось на ручки, чтобы меня обнимали, гладили по голове и говорили, какая я умница, а в присутствии племяшки это было как-то неуместно.